Досуг в период НЭПа (предварительные итоги исследования)

Тарасенко В.Н.

Проблематике досуга не очень повезло в исследовательском плане. То ли у современных историков выработалось устойчивое отторжение наследия советской исторической науки, отводившей коллективному досугу советских людей существенное место в процессе становления «нового человека». То ли досуг априори записывается в категорию «мелкотемья». Характерно, что в подготовленную известным петербургским историком Н.Б. Лебиной энциклопедию повседневной жизни не вошла обобщающая статья о досуге. Хотя те или иные формы досуга советских людей в 1920-е годы (баня, игорный дом, парк культуры и отдыха, пивная, танцы) нашли свое место на страницах энциклопедии [15, с. 50,165,278,283-285,341].

Показательно, что на последней конференции в ИРИ РАН, посвященной нэпу (сентябрь 2002 г.) только в одном докладе была поднята проблема досуга в 1920-е годы, да и то через призму его маргинализации. И.А. Гатауллина представила «массовую маргинальность» в качестве совокупности «колоссального множества повседневных практик простых людей», включая досуг, наряду с другими показателями «житейщины», в число параметров «обустроенности и надежности» жизни. Вступив на «зыбкую почву» нэпа, обыватель удовлетворял свои «духовные» потребности согласно своему менталитету и представлениям о культуре. Рабочего в равной степени тянуло в театр и кинематограф. Он с удовольствием смотрел классическую театральную постановку и комический фильм. Но сильнее его тянуло к пошлому водевилю и низкопробному фильму, на танцы и в бильярдную.

В крупных селах по воскресеньям возрождались традиционные ярмарки – зачастую просто гулянки с озорством и драками. Автор сделала важный вывод, что потерянность человека вследствие разрыва исторической преемственности стала главной причиной того, что «деревня стала плясать с остервенением», а «город предавался картежному азарту и угарному разгулу в пивных». В свою очередь, подобные досуговые практики усиливали диссонанс эпохи [6, с. 481-482,497-499].

Следует, однако, признать, что немногочисленные работы по обозначенной проблематике позволяют не только выявить исследовательские приоритеты в изучении досуга 1920-х гг., но и через историографический анализ реконструировать основные его формы. Академик Ю.А. Поляков выделил изучение досуга в качестве одного из основных направлений истории повседневности, отметив множество связанных с этим сюжетов, начиная с физкультуры и спорта и кончая дворовой игрой в домино. Кроме уже ставших привычными форм досуга (посещения театров, концертов, кино и выставок, просмотра телепередач, дружеских вечеринок, пикников, застолий, чаепитий и современных «тусовок», участия в художественной самодеятельности), известный ученый обратил внимание на проблему алкоголизма, которая помогает понять, почему пьянство занимало и занимает такое важное место в досуге россиян. Вопросы досуга детей и подростков он тесно связал с выяснением роли улицы в его проведении. Ю.А. Поляков выделил еще одну важную составляющую досуга – экскурсии и туризм, в том числе «дикий», а также указал на связь с досугом «праздничной проблемы», то есть проведения государственных, религиозных и народных праздников [32, с. 12-13].

Первые постсоветские исследования досуга связаны, главным образом, с социальной историей и историей повседневности. В этом ряду нельзя не отметить написанную в специфическом жанре «документальной истории» книгу «Голос народа» (М., 1997), отрывшую новую серию изданий РОССПЭНа — «Социальная история России ХХ века». Признавая множественность элементов (от быта до досуга), составляющих мозаику повседневной жизни населения СССР двадцатых годов, авторы-составители на основе сводок и писем жителей сделали вывод об острой борьбе нового и старого укладов. Наглядный пример этого – нежелание крестьян посещать избы-читальни и стремление организовать свои места для переговоров – «дома крестьянской мысли» и «крестьянские думы» [8, с. 142,144,146-147].

Конечно, интерес к социальной истории, истории повседневности и микроистории стимулировал изучение бытовых практик двадцатых годов, но внимание историков и социологов привлекли в большей степени девиантные формы досуга и, прежде всего, ставшее притчей во языцех, российское пьянство [14, с. 30-42; 22, с. 222-256; 29; 30, с. 129-134; 37, с. 467-481]. В общем, «досуг с достоинством» (по определению Цицерона) уступил на историографической площадке место «досугу без достоинства» [7, с. 129].

Действительно, пьянство оставалось бичом российской деревни и одной из основных форм сельского «досуга». Впрочем, недалеко от деревни в этом отношении ушел и город. В молодежной среде города и деревне двадцатых годов сохранялись традиционные «посиделки» и «вечерки», нередко заканчивавшиеся изрядным подпитием. Празднование одновременно старых и новых праздников во многом объяснялось желанием населения найти повод выпить и повеселиться, включая бои «стенка на стенку» [8, с. 155,176].

Уральский историк М.А. Фельдман поднял вопрос о неоднозначности процессов, связанные с величиной времени, проводимого рабочими на производстве. Так, если в 1913 г. в крупной промышленности Урала в среднем насчитывалось 250-260 рабочих дней, то в 1922 г. за счет сокращения церковных праздников их число составило 270 дней [36, с. 55]. Впрочем, в двадцатые годы праздников оставалось немало. Поэтому после окончания Гражданской войны возобновилась традиция ходить в гости по праздничным дням. Кроме того, для большинства рабочих основным местом проведения досуга с середины 1920-х годов становится пивная, где было разрешено торговать и водкой [22, с. 222-256]. Петербургский историк Н.Б. Лебина обнаружила в архиве весьма курьезную фотографию середины двадцатых годов, запечатлевшую группу рабочих в трактире, за уставленном бутылками и стаканами столом, под висящем на стене портретом вождя с лозунгом «Ленин умер, но дело его живет».

Н.А. Араловец на основании проведенных в 1920-е гг. обследований рабочих и служащих, материалов советских и партийных органов и сведений ОГПУ, исследовала бытовые питейные практики москвичей и жителей Подмосковья. Отмечая большую распространенность алкогольных напитков в рабочей среде, нежели среди служащих, автор, с другой стороны, показывает умеренность потребления алкоголя в рабочей среде Москвы. Хотя сама признает, что распитием спиртных напитков нередко сопровождались официальные культурно-массовые мероприятия. Открытые с 5 часов утра до 11 часов вечера пивные двадцатых годов, оборудованные бильярдом и эстрадой, охотнее посещались рядовыми москвичами, нежели респектабельные клубы и рестораны. В свою очередь, расширению в бюджете рабочих расходов на алкоголь способствовало незначительное число культурно-просветительных учреждений [2, с. 149-152]. Разрешенные в 1922 г. сверху, под контролем профсоюзных секций студенческие землячества, за отсутствием средств, по большей части ограничивались культурно-просветительской работой, нередко сводившейся к распитию спиртного и танцам [25, с. 117].

Можно констатировать, что в нэповском социуме 1920-х годов одновременно сосуществовали две тенденции в сфере отдыха и досуга: узаконенная (официальная) и теневая. Потребность в релаксации вела к распространению в рабоче-крестьянской среде различных форм девиантного поведения. Действительно, в 1920-е годы общество, вышедшее из двух кровопролитных войн, испытывало острую необходимость в физическом и духовном отдыхе. Однако изменившиеся условия жизни привели к существенной трансформации представлений об отдыхе и досуге. Одной из главных тенденций в изменении этих представлений стало насаждение коллективных форм отдыха и досуга в силу того, что массовость мероприятий способствовала ритуализации общественного сознания [4, с. 210].

Те или иные формы городского досуга нашли свое отражение в работах, посвященных исследованию образных презентаций «новой буржуазии» двадцатых годов [3; 23, с. 29-42; 27]. Не секрет, что нэпманы, неуютно чувствовавшие себя в Советской республике, часто вели себя по принципу «пропадать — так с музыкой», предаваясь пьяным кутежам и разврату [21, с. 230-236]. Кроме того, нэп вернул в сферу городского досуга азартные игры. Так, обследование петроградских рабочих в 1923 г. показало, что карточные игры занимали в их досуге столько же времени, сколько танцы, охота, катание на лыжах и коньках, игра на музыкальных инструментах, в шахматы и шашки, вместе взятые. Рабочие стали завсегдатаями советских казино, полагая, что тем самым приобщаются к ценностям городской культуры [13, с. 253-254].

Нэповский досуг оказался окрашенным в «кокаиновые тона», так как достать наркотики в эти годы не составляло особого труда — их можно было купить на рынках городов. Более того. В 1920-е гг. проявилась ранее не характерная для российского социума тенденция, когда наркотики стали проникать в среду молодых рабочих. Не в последнюю очередь этому способствовал запрет в первой половине 1920-х гг. на производство водки — традиционного элемента рабочего досуга. Употребление наркотических веществ в годы нэпа получило распространение и в среде творческой интеллигенции и даже среди работников правоохранительных органов [30, с. 129-134].

В годы нэпа в досуговой и производственной повседневности жителей советской России ситуации внешних провоцирующих «сигналов» было много, а вот внешние и внутренние сдерживающие сигналы оказались явно в дефиците. Это в значительной мере определило масштабность хулиганства, превратившегося в двадцатые годы в специфическую форму пролетарского досуга, как в столичных, так и провинциальных городах. Основная масса хулиганских поступков совершалась на улицах, но не были забыты хулиганами и рабочие клубы, кинотеатры, пивные, театры и даже государственные учреждения [31].

Повседневной жизни и специфическому «досугу» казанских безработных в 1920-е годы посвящена статья А.В. Морозова. Для поставленных в жесткие условия элементарного выживания безработных основным местом и временем «досуга» становилось стояние в очередях на бирже труда и мытарства в многочисленных бюрократических кабинетах. Обычным явлением для отчаявшихся людей становилось пьянство [19, с. 157-165].

*****

Но, помимо девиантных форм досуга, отдых различных социальных групп существенно отличался: «ресторанный» досуг для нэпманов, коммерческие кинотеатры с широким репертуаром зарубежных фильмов для обывателей, рабоче-крестьянские клубы для широких народных масс и т.п. Все это происходило на фоне планомерного вытеснения из повседневности религиозных праздников. Населению предоставлялась возможность посещать вечера вопросов и ответов, музыкальные концерты, выставки и спектакли, секции и кружки, провести вечер в парке отдыха. Широкое распространение получили публичные лекции на разные темы, посещение изб-читален и народных домов [17, с. 178-179]. Не случайно, к социокультурным сферам, наиболее затронутым переменами в двадцатые годы, современные исследователи, наряду с образованием, воспитанием и новым бытом, относят досуг и, прежде всего, просмотр кино и приобщение населения к чтению [12, с. 55].

В монографии С.В. Журавлева и М.Ю. Мухина рабочий досуг рассматривается как один из важнейших социальных факторов мотивации труда. В отдельной небольшой главе с характерным заглавием «Неплохо потрудились – ударно отдохнем» на примере Московского электрозавода анализируются основные формы организованного отдыха рабочих конца 1920-х – 1930-х гг.: отдых и лечение по профсоюзным путевкам в ведомственных домах отдыха и санаториях, деятельность специальных залов и уголков культуры и отдыха на самом предприятии, а также заводских литературных и иных кружков. Авторы отмечают, что за счет общественных фондов обеспечивались возможности почти бесплатных походов рабочих Электрозавода в театры, музеи и на выставки. Важное место в организации досуга занимала также работа спортивных и военно-технических кружков [11, с. 193-202].

В статье В.С. Тяжельниковой, посвященной повседневной жизни московских рабочих в двадцатые годы, упор сделан на доминирующие элементы традиционалистской культуры в рабочей среде Москвы, тесно связанной с деревней. Именно традиционализм во многом определял досуг рабочих, существенно зависящий от патерналистских позиций заводского руководства. А материальную базу коллективного досуга составляли самодеятельные театры, музыкальные и хоровые кружки, библиотеки и читальни [34, с. 194,196-197]. Анализируя молодежную политику, автор показала, что досуг являлся важнейшим каналом влияния на заводскую молодежь. При этом, «политическую корректность в проведении досуга» определяли комсомольские ячейки. Сюда включалось не только посещение театров и музеев, но и устройство благотворительных вечеров (например, в пользу безработной молодежи или неимущих учащихся), где кульминацией чаще всего были не поощряемые властями танцы [34, с. 215].

Досугу московских рабочих периода нэпа посвящены статьи И.Б. Орлова. С учетом наличия трех основных типов рабочих семей («рабочая целина», «первые борозды» и «новь») автор рассматривает специфику проведения ими досуга. Например, театр только с середины 1920-х гг. постепенно входит в быт отдельных рабочих, а в семьях первого типа жены, как правило, ни разу не были, ни в кино, ни в театре. Единственным развлечением для женщин оставались многочасовая болтовня с соседками и обсуждение сплетней. «Первые борозды» также относились, скорее, к сфере общественно-политических, нежели культурных, интересов. И опять же новые веяния охватывали, прежде всего, мужчин, которые посещали популярные лекции на заводе, заводские и партийные собрания, кружки политграмоты и т.п. Совместные походы в театр и кино были нечастыми, а посещение музеев и выставок, как правило, проходило организованно. Наиболее политизирован был досуг семей третьего типа, где мужья вели активную общественную работу, а общественный интерес жен реализовывался в различных женских комитетах. Затраты на культурные цели составляли всего 1%, хотя, в определенной мере, это объяснятся бесплатностью билетов на выставки и в музеи, различными скидками и пользованием библиотеками. Тем не менее, большинство рабочих театру и музею предпочитало гармонь и балалайку. Однако в рабочий быт постепенно входило слушание радио семьей в зимние вечера и экскурсии за город в летние дни [24, с. 45-54].

В.С. Тяжельникова актуализировала проблему досуга в связи с феноменом общественной работы как специфического явления советской повседневности. Она показала, что в 1920-е годы среди активной части промышленных рабочих определилось две основных стратегии расходования свободного времени в связи с общественной работой. Если первая (самая распространенная) стратегия сводилась к формальному несению общественной нагрузки, то вторая преследовала самореализацию на общественном поприще и проявлялась в участии в многочисленных собраниях, заседаниях, шефских секциях и пр. [33, с. 100].

Специфической форме досуга селян во время их пребывания в городе посвящена работа О.М. Вербицкой о многопрофильной деятельности Московского губернского Дома крестьянина. Помимо размещения прибывших, сотрудники оказывали квалифицированную юридическую и агрономическую помощь, а также организовывали их культурный досуг. В 1920-е гг. Дом крестьянина вел свою работу через «показательную» избу-читальню, уголок Ленина и «комнату отдыха». По вечерам играл граммофон, громко включалось радио, прослушивались последние известия и радиоконцерты. В свою очередь, политико-просветительный отдел Дома проводил различные встречи и вечера, организовывал лекционную работу, сочетавшую как политическую, так и чисто сельскохозяйственную направленность. При избе-читальне был оборудован уголок по очень актуальной для 1920-х гг. проблеме ликвидации неграмотности. Действовал также уголок санитарии и гигиены, где крестьяне получали наглядные уроки по предназначению пока еще мало им известных предметов. Там же регулярно проходили беседы на медицинские и санитарно-просветительные темы. Кроме того, в Доме крестьянина организовывалось много экскурсий, в том числе по его достаточно богатому сельскохозяйственному музею и сельхозвыставке при Доме крестьянина. В 1920-е гг. чаще всего там выступали приглашенные художественные коллективы, в том числе и самодеятельные — «Синие блузы», «Красные рубахи» и др. Обычно устраивались хоровые концерты и кинопостановки [5, с. 12-18].

Л.А. Жукова освещает работу созданных в первой половине 1920-х гг. в больших городах клубов для беспризорных, призванных организовать досуг детей, вовлеченных в шайки полукриминального характера. В 1931 г., накануне массовой кампании по ликвидации детской беспризорности, Детская комиссия ВЦИК объявила Всероссийский конкурс на лучшую работу по охране детства, целью которого было, в числе прочего, привлечение общественности к организации быта и досуга в детских домах и колониях [9, с. 228-229].

В меньшей степени в 1990-2000-е годы изучались формы индивидуального досуга, например банная культура. Анализ трансформации последней как одной из важнейших форм городского досуга показывает, что, несмотря на частичную реанимацию банного хозяйства в годы нэпа, состояние этой сферы коммунального хозяйства оставалось плачевным. Особую остроту банная проблема приобрела с конца 1920-х годов в связи с бурным ростом городского населения, когда люди не имели возможности помыться даже два раза в месяц. Но самое главное — исчезали банные традиции. Уже в годы нэпа столичных и провинциальных пролетариев заставляли «коллективно» мыться под лозунгом борьбы на «новую культуру». При этом советские «здания для мытья» были рассчитаны не на комфорт, а на максимально большую «пропускную способность» для трудящихся масс [26, с. 73-80].

Еще меньше периоду нэпа повезло относительно микроисторических исследований досуга. Здесь можно отметить работу С.В. Журавлева, в которых раскрыты основные досуговые практики иностранной колонии московского Электрозавода в 1920-1930-е гг. Досуг немецких рабочих-коммунистов, проходивший в образованном в 1923 г. немецком клубе, рассматривается автором как важнейший механизм их социальной адаптации к новым условиям жизни в СССР. При этом в двадцатые годы досуг иностранных и советских рабочих смыкался, так как в здание немецкого клуба мог пройти любой при наличии профсоюзной книжки или пропуска на свое предприятие [10, с. 97,105].

Отдельный пласт работ по досуговой тематики представляют собой работы по истории туристского движения 1920-х годов [18; 28]. Однако в рамках данной статьи эти и другие работы не рассматриваются в силу специфичности массового туризма эпохи нэпа.

Таким образом, несмотря на немногочисленность работ по досуговой проблематике и явный перекос в сторону девиантных форм отдыха, современная историография нащупала основные исследовательские узлы и продемонстрировала интерес к различным социальным слоям нэповского социума. Интересную интерпретацию соотношения категорий «повседневность» и «быт» находим в статье К.Г. Антоняна, рассматривающего повседневность в качестве продукта социального конструирования, а быт как более устойчивое, неподвижное и биологическое образование. По мнению автора, именно в быту, являющемуся частью повседневности, человек способен ощутить свою свободу и выстроить свой «мирок». Именно с этим биологизмом быта и его неконтролируемой природностью и боролись в двадцатые годы архитекторы «новой культуры». Быт заменялся повседневностью, в которой усилиями государства легко можно было планировать жизненный распорядок и досуг граждан [1, с. 215-218]. На тотальную коллективизацию быта и досуга как процесса «выковывания коллективного тела» в 1990-е годы обратил внимание Э. Найман [20, с. 65].

Все вышесказанное позволяет выдвинуть гипотезу, что большевистский режим сознательно и планомерно оповседневливая и ритуализируя быт, сокращал свободное время трудящихся, превращая его в форму коллективного времяпровождения с «правильным» идеологическим наполнением. Это создает предпосылки для образования определенной историографической общности. Однако в работах, к сожалению, доминирует «сюжетный» подход, препятствующий складыванию изучения досуговых практик в единое исследовательское направление в рамках социальной истории или истории повседневности.

Литература:

1. Антонян К.Г. «Новый быт» в советской культуре: между идеей и воплощением // Мир в новое время: Сборник материалов Девятой всероссийской научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых по проблемам мировой истории XVI-XXI вв. СПб.: СПб. гос. ун-т, 2007.

2. Араловец Н.А. Питие жителей Москвы и Подмосковья, 1920-е годы // Наука – сервису (VIII-я – XI-я): Сборник избранных докладов Международных научно-практических конференций. Выпуск «Гуманитарный сервис». М.: ФГОУВПО «РГУТиС», 2007.

3. «Бублики для республики»: исторический профиль нэпманов: Монография / Под ред. Р.А. Хазиева. Уфа: РИО БашГУ, 2005.

4. Булдаков В.П. Постреволюционный синдром и социокультурные противоречия нэпа // Нэп в контексте исторического развития России ХХ века. М., 2001.

5. Вербицкая О.М. Будни и праздники московского дома крестьянина (1925-1941 гг.) // Москва и Подмосковье: Праздники и будни: Сборник научных статей. М.: Изд-во МГОУ, 2005.

6. Гатауллина И.А. Нэповская повседневность Поволжья: социально-психологический анализ «массовой маргинальности» в контексте модернизационной перспективы // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты. М.: РОССПЭН, 2006.

7. Гафурова З.Р., Гафурова Р.Р. К истокам понятия «досуг» // Проблемы истории сервиса: здравоохранение, культура, досуг: Сборник научных статей. М.: Изд-во МГОУ, 2004.

8. Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. / Отв. ред. А.К. Соколов. М.: РОССПЭН, 1997.

9. Жукова Л.А. Опыт комплексной ликвидации массовой детской беспризорности в РСФСР в 20-30-е годы // Материнство и детство в России XVIII-XXI вв.: Сборник научных статей. В 2-х ч. Ч. I. М.: ГОУВПО «МГУС», 2006.

10. Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2000.

11. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М.: РОССПЭН, 2004.

12. Корноухова Г.Г. Повседневность и уровень жизни городского населения СССР в 1920-1930-е гг. (На материалах Астраханской области): Дисс. … к.и.н. М., 2004.

13. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб.: Журнал «Нева» — ИТД «Летний Сад», 1999.

14. Лебина Н.Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30-х годов // Вопросы истории. 1994. № 2.

15. Лебина Н.Б. Энциклопедия банальностей: Советская повседневность: Контуры, символы, знаки. СПб.: «Дмитрий Булавин», 2006.

16. Левинсон А.Г. Попытка реставрации балаганных гуляний в нэповской России. (К социологии культурных форм)//Одиссей. Человек в истории. 1991. М., 1991.

17. Леонова Н.А. Отдых и досуг в условиях постреволюционной и послевоенной релаксации: трансформация представлений и основные тенденции развития в 1920-е годы // Курорт» в дискурсивных практиках социогуманитарного знания. Материалы международной научной конференции (Пятигорск, 27-29 апреля 2007 г.). Ставрополь; Пятигорск; Москва: ПЛГУ, 2007.

18. Миграции и туризм в России. М.: МГУС, 2007.

19. Морозов А. «За бортом труда»: повседневная жизнь 1920-х годов глазами казанских безработных // Советская социальная политика 1920-1930-х годов: идеология и повседневность / Под ред. П. Романова и Е. Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант»; ЦСПГИ, 2007.

20. Найман Э. За красной дверью – введение в готику НЭПа // Новое литературное обозрение. 1996. № 20.

21. Орлов И.Б. «Новая буржуазия» в советской сатире 1920-х годов // История России XIX — XX веков: Новые источники понимания. М.: МОНФ, 2001.

22. Орлов И.Б. Новая политика – новое веселие // Веселие Руси. ХХ век. Градус новейшей российской истории: от «пьяного бюджета» до «сухого закона». М.: ПРОБЕЛ-2000, 2007.

23. Орлов И.Б. Образ нэпмана в массовом сознании 20-х гг.: мифы и реальность // Новый исторический вестник. 2002. № 1 (6).

24. Орлов И.Б. Семейный быт московских рабочих в 1920-е годы: жилищные условия, питание, досуг // Москва и Подмосковье: праздники и будни. Всероссийская научная конференция: Сборник статей. М.: Изд-во МГОУ, 2005.

25. Орлов И.Б. Студенческая семья 1920-х гг.: попытка многофакторного анализа // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIII-XXI века). Сборник научных статей. М.: Изд-во МГОУ, 2004.

26. Орлов И.Б. Эволюция русской бани: от образа жизни к помывочному пункту // Туризм и сервис в панораме тысячелетий. Альманах. Вып. 2. М.: МПГУ; ФГОУ ВПО «РГУТиС», 2010.

27. Орлов И.Б., Пахомов С.А. «Ряженые капиталисты» на нэповском «празднике жизни». М.: Собрание, 2007.

28. Орлов И.Б., Юрчикова Е.В. Массовый туризм в сталинской повседневности. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010.

29. Панин С.Е. Повседневная жизнь советских городов: пьянство, проституция, преступность и борьба с ними в 1920-е годы (на примере Пензенской губернии): Автореф. дисс. … к.и.н. Пенза, 2002. 19 с.

30. Панин С. Потребление наркотиков в Советской России (1917-1920-е годы) // Вопросы истории. 2003. № 8.

31. Панин С.Е. «Хозяин улиц городских». Хулиганство в Советской России в 1920-е годы // Открытое сознание. Информационный проект URL: http://old.sektam.net/modules.php?name=News&file=article&sid=111 (дата обращения: 15.10.2010).

32. Поляков Ю.А. История повседневности важное направление науки // Человек в российской повседневности: сборник научных статей. М.: СТИ МГУ сервиса, 2001. С. 4-17.

33. Тяжельникова В.С. Общественная работа в советской повседневности 1920-х гг. // Человек в российской повседневности: сборник научных статей. М.: СТИ МГУ сервиса, 2001. С. 97-101.

34. Тяжельникова В.С. Повседневная жизнь московских рабочих в начале 1920-х годов // Россия в ХХ веке: Люди, идеи, власть / Отв. ред. А.К. Соколов, В.М. Козьменко. М.: РОССПЭН, 2002.

35. Федосеева Л.Ю. Некоторые аспекты организации клубной деятельности в Поволжье во второй половине 20-х годов // Историография и история социально-экономического и общественно-политического развития Россия (вторая половина XIX – первая половина XX вв.): Сборник научных статей. Пенза: Пензенский гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского, 1997. С. 144-146.

36. Фельдман М.А. К вопросу об уровне жизни уральских рабочих в 1922-1928 гг. // Гуманитарный сервис. Кн. 1. История повседневности. М.: Ин-т гуманитарных технологий МГУС, 2003. С. 51-62.

37. Шкаровский М. Семь имен «кошки»: расцвет наркомании в 1917-1920-е годы // Невский Архив. 1997. Вып. 3.