О любви к природе и гражданском чувстве

Аманжолова Д.А. 

Избранные в качестве заголовка слова, с коими невозможно не согласиться, принадлежат русскому гению Ф.М. Достоевскому [1. С. 570]. Одно из самых теплых и интимных понятий для каждого человека связано с Родиной, первично и основательно воплощенной в индивидуальном сознании яркими приметами родных мест. Это всегда возвышенные, символические и одухотворенные народным талантом образы волшебного темного леса и сияющих горных вершин, стремительного и/или умиротворенного течения реки и необозримого степного простора, таинственной вечной мерзлоты и горячих ветров пустыни, сказочного северного сияния и мóрока тропических пейзажей, зыбкой ряски болот и загадочных переливов морской волны… 

И как бы часто (и вполне правомерно) мы ни говорили о тотальной власти культуры над человеком, ее же и создающим, власть природы не менее всеобъемлюща, а доказательств ее грозной и необоримой силы достаточно. К примеру, в 2008 г. ученые Института прикладной математики им. Келдыша выполнили работу, связанную с прогнозом лесных пожаров, и пришли к выводу, что ближайший засушливый год «выведет страну на уровень национальной катастрофы», предложив определенные мероприятия. Однако осознание важности выводов специалистов пришло, как водится, лишь когда в известное место «клюнул жареный петух» — с наступлением жаркого лета 2010 года, которое обошлось стране в 12 млрд. долл. [2. С.22]. 

Вероятно, поэтому в XXI веке человечество, пожалуй, с особым трепетом стремится сызнова понять возникшее в глубокой древности сакрализованное отношение людей к окружающему кормящему ландшафту, устроенному столь органично и прекрасно, что нам остается лишь попытаться, не нарушая свыше данной гармонии, вписаться в нее, пестуя и сохраняя собственное, не менее гениально задуманное единство тела и души, ума и сердца.

Меж тем, перегруженные непомерными амбициями, предрассудками тщеславия и престижного потребления (в т.ч. живых и «неживых», но всегда уникальных даров природы), стереотипами важности обладания вещными, но не вечными ценностями, статусами, званиями и титулами, должностями и чинами, которые созданы культурой, то бишь нами для самих себя, любимых, мы так часто и беспечно отторгаем свою единственную жизнь от изначальной первозданной чистоты и целомудрия Вечности и Красоты, возникающих в изредка всплывающих в нашем сознании, занятом суетной повседневностью, трогательных и величественных ликах родной земли.

Возможно, растущий интерес имеющих возможность путешествовать к посещению нетронутых цивилизацией мест связан с неодолимой потребностью почувствовать реальность первозданности, хотя бы кратковременную причастность к притягательной и непостижимой неразрывности грозной мощи и хрупкой нежности природы. Колоссальное множество примеров подражания человека краскам, аэродинамике, пластичности и приспособляемости, соразмерности, самоорганизации и саморегулируемости мира Природы обнаруживает любопытные и поучительные уроки.

Так, известная дихотомия «Восток-Запад» достаточно показательно проявляется в отношении культуры – «второй природы» – к истинной, «первой» природе. В частности, восточная культура предполагает концепцию творчества как спонтанного самопроявления мира через человека. Мир может проявлять себя целиком в каждой, даже самой незначительной вещи. При этом человек стремится не нарушать гармонии природы, став ее естественной частью. К примеру, японский поэт Мёэ (1173-1232) писал: «Глядя на луну, я становлюсь луной. Луна, на которую я смотрю, становится мною. Я погружаюсь в природу, соединяюсь с нею». Не человек присваивает себе функции Творца, а сама природа и единство в ее основе проявляют себя через человека, свои скрытые возможности. Сравним с утверждением гениального представителя Запада Леонардо да Винчи: «Живописец спорит и соревнуется с природой». Природа при таком подходе – совсем не храм, а всего лишь мастерская мнящего о своей исключительности и безусловном праве все переустроить в ней человека [3. С. 357-358].

Наша страна имеет замечательные преимущества и возможности в обладании и использовании природных богатств. Сегодня, когда большинство развитых стран серьезно озабочены дефицитом плодородной земли, на Российскую Федерацию, граждане которой составляют всего 2,4% населения планеты, приходится каждый десятый гектар такой земли в мире. Земли сельскохозяйственного назначения составляют 23,6% территории нашей страны, Россия имеет половину черноземов Земли, а многообразие природно-климатических зон позволяет производить самые разнообразные продукты, причем мы имеем вполне реальные предпосылки, чтобы выйти в лидеры по производству зерновых и масличных культур. 

Меж тем в социально-культурном плане Россия, образ которой в обывательском сознании рядового чужестранца до сих пор нередко ограничен медведями, морозами и загадками русской души, как будто только что вынырнувшей из дремучего леса с его опасными обитателями — Соловьем-разбойником, Бабой-Ягой и другими лиходеями (впрочем, об этих героях он вряд ли знает), в представлениях самих россиян, живущих подчас в крайне отличающихся природно-климатических условиях, весьма разнообразна и противоречива. Это вполне естественно, и наиболее типичные символы и характерные черты нашей богатейшей культуры накрепко связаны именно с природным богатством и его уникальными достопримечательностями самой большой в мире страны. Мы находим их в сказках, песнях, поговорках, обрядах и танцах, одежде и пище, жилище всех народов России, в государственных символах и региональной геральдике, в рекламной продукции, в лексемах и мифах, в исторических реконструкциях, праздничных мероприятиях и многочисленных маркетинговых проектах, эксплуатирующих и создающих новые бренды территорий, регионов и мест. 

Примечательно, что расширение территории России и освоение новых регионов сопровождалось их постепенным образным (визуальным, эмоциональным, психологическим, художественным и литературным, в т.ч. фольклорным) «освоением» и «присвоением» в представлениях новоселов, обживавших край и адаптировавшихся в нем. Во время поездки по Уссурийскому краю (1867-1869 гг.) известный путешественник и ученый Н.М. Пржевальский подметил, что крестьяне не только принесли «на чужбину» свои обычаи, приметы и поверья, но и быстро «приобщили» новые территории к устоявшемуся образу России. «Что там? – приводил он их рассуждения, — заметим: приоритетными в них для аграрной культуры, господствовавшей у нас вплоть до середины XX века, выступают природные условия и ресурсы. – Земли мало, теснота, а здесь, видишь, какой простор, всякого зверья множество, чего же еще надо? А даст Бог, пообживемся, поправимся, всего будет вдоволь, так мы и здесь Россию сделаем» [4. С.26].

Традиционная культура народов России накопила оригинальный опыт наблюдения за природой и адаптации к ее условиям в интересах конкретной цивилизации. Материалы эмпирических наблюдений фиксировались синкретично, тесно сплавляя рациональное и иррациональное. Это сложное сочетание примет, основанных на наблюдениях за растениями, животными, ощущениями человека, нашло яркое отражение в поговорках и пословицах, моделях поведения, циклах хозяйственной деятельности и календарях. Так, православные русские крестьяне использовали святцы для определения сроков наступления тех или иных природных явлений, предсказания погоды и сроков полевых работ. Чередование сезонов и универсальное значение годового цикла обращения Земли вокруг Солнца для сезонных изменений погоды в любом регионе объективно способствовали использованию русскими переселенцами и на новом месте традиционных примет как способов адаптации к изменившимся условиям. В то же время происходил активный обмен таким опытом с местным автохтонным населением, причем базовая культура у тех и других накладывала зримый отпечаток на символические характеристики традиций и акций. В частности, при смещении природно-хозяйственных сроков крестьянского календаря перебравшиеся в Сибирь четко сохраняли его привязку к православному содержанию.

Отношения людей и природы давно занимают умы гуманитариев и естествоиспытателей. Продолжая отсылку к восточным регионам России, приведем следующие примеры. Уже в конце XV – начале XVI вв. неизвестный русский автор написал «Сказание о человецех незнаемых в Восточной стране», подробно живописав пространство и народы Северной Сибири, обитавшие в тундре и лесотундре. В 1517 г. вышел трактат историка, ректора Краковского университета Матвея Меховского (1457-1523), собравшего сведения о восточных регионах нашей страны из бесед с приезжавшими в Польшу русскими, — «О двух Сармациях».

Вот как рассказывал польский профессор о сибирских просторах и их богатствах, осваиваемых нашими предками: «… из Северного океана на вершины прилежащих к морю гор выходят некие рыбы, называемые на языке московитов морж (morss); цепляясь зубом, они облегчают себе подъем, а с вершины горы скользят и падают по другую сторону. Югры и другие жители севера ловят их, и зубы их, отличающиеся большой тяжестью, посылают в Московию, а затем к туркам и татарам. Из них делают рукоятки мечей, сабель и ножей, чтобы их тяжесть придавала большую силу ударам. – С. Герберштейн позже уточнял: ручки ножей делаются из моржовой кости для украшения, а не для тяжести. — Заметим, в-четвертых, что гор Рифейских и Гиперборейских в природе нет ни в Скифии, ни в Московии, ни где бы то ни было, и хотя почти все космографы утверждают, что из этих гор вытекают Танаис, Эдель или Волга, Двина (Dzwina) и другие крупные реки, написанное ими — выдумки и невежественное баснословие. Танаис, Волга и наиболее крупные реки текут из Московии, из страны равнинной, болотистой и лесистой, вовсе не имеющей гор. Заметим, в-пятых, что югры в скифской Югре не возделывают полей, не сеют, не имеют ни хлеба, ни вина, ни пива, ведут жалкую жизнь в лесах и подземных норах, питаясь рыбой и дичью, которых там много, пьют воду, одеваются в шкуры, сшивая вместе шкуры разных животных: волка, оленя, лисицы, куницы и пр. Таким образом, скудная это область у северного полюса, как и говорит Гиппократ в книге о странах, воздухе и воде. Подчинены они князю Московии и платят ему подати шкурами соболей, белок и другими, так как у них нет ничего иного для дани». Далее автор рассуждает вполне в духе сохранившихся с тех времен западных стереотипов: «…что за счастье — не иметь ни хлеба, ни вина, ни других удовольствий? Что это за умеренный климат, когда там приходится терпеть постоянный холод; когда во время зимнего солнцестояния у них там непрерывная ночь, а во время летнего — незаходящее, но едва теплое солнце?» [5].

В трудах современных исследователей особое внимание уделяется новым подходам к изучению физического пространства, становящегося частью культуры. Из программы Президиума РАН «Фундаментальные проблемы пространственного развития России: междисциплинарный синтез» в 2012 году выросли две самостоятельные темы – «Роль пространства в модернизации России: природный и социально-экономический потенциал» (координатор — академик В.Котляков) и «Фундаментальные проблемы модернизации полиэтнического региона в условиях роста напряженности» (координатор — академик Г.Матишов). Складываются и локальные области знания — регионоведение, исследование культурных ландшафтов (герменевтика ландшафтов), исследование географических образов. Специалисты в области социально-культурной антропологии пристально изучают всевозможные варианты этнокультурного опыта создания агроландшафтов, принципы выделения культурно-ландшафтных районов, практики природопользования и влияние на них этнокультурных контактов, топонимию как отражение границ культурного ландшафта, региональную и этноидентичность в лимитрофных зонах, этноэкологические традиции, природные объекты как границы пространств, народную архитектуру как пример отношения к природной среде и т.д. [14; 11. С. 464-478; 12; 13]. 

Хронотопы традиционной культуры активно исследуются культурологами, этнологами и другими учеными. Они показали, что пространство осваивается человеком тогда, когда оно наполняется смыслом и значением. В частности, религиозно-мифологические традиции ярко отражают привязанность истории и культуры разных народов к природной среде, ее традиционному использованию и трансформации, хозяйственной специализации и торговым связям, формированию экологических стандартов и моделей экологического поведения. 

С помощью сакрализации представителей растительного и животного мира устанавливался баланс между миром людей и природой, прежде всего в предшествующий урбанизации период. Волшебными предметами и возможностями в сказках также наделялись многие растения, животные или части их тел. Рациональные познавательные начала, системы жизнеобеспечения, оригинальные, весьма изобретательные и поучительные способы адаптации каждого народа, языческие, христианские, мусульманские, буддистские представления о тленном и духовном, опыт межэтнических контактов, реальность и вымысел органично переплетаются в представления разных народов о фауне и флоре. 

Они воплощаются в космогонических представлениях, лексике, декоративно-прикладном искусстве, музыке, танцах, семейных рассказах, обычаях и суевериях. Неприкосновенный журавль у башкир, ужи-получато у русских северо-запада Ярославской области, вещие кошки и совы у русских Карелии, чудесные помощники – конский волос и птичье перо у адыгов, поклонения Вирь-аве, Ведь-аве и Мода-аве (матери леса, воды и земли) у мордвы, зооморфные ипостаси богов и клятвы именами животных у вайнахов, символизм, таинственность и почетный ореол образа барса у разных социальных групп осетин, священный олень у ненцев, возрождение мифологии птиц в культуре Серебряного века – все эти примеры подтверждают непрерывность связей мира человека и мира природы [12. С. 184-193]. 

Традиционный опыт адаптации пространства и времени включает практические знания (включая спонтанные реакции людей на физические свойства мира), навыки (накопленный опыт, объединяющий мотивацию и стереотипы решений и поведения) и представления (область интерпретации, позволяющей обнаружить или создать смысл данной категории знаний). Пространственное поведение народов обусловлено как экологически, так и общественными отношениями. Общими (универсальными) принципами хронотопа традиционной культуры являются не только разделение пространства на природное (неосвоенное) и культурное, но и совмещение этой дихотомии с другой – «чужое – свое», а адаптация к условиям среды дает социальным общностям возможность физического конструирования «своего» пространства.

Исторические, художественные и литературные памятники, посвященные путешествиям, создаваемые человечеством с древнейших времен, наполнены волнующими и манящими живописаниями красот, угроз, открытий и «приручения» человеком все новых пространств, фауны и флоры. Новый всплеск интереса к взаимоотношениям природы и человека во всем мире быстро встраивается в современные туристские практики. Это вполне отражает и российская действительность. 41% опрошенных в 2010 г. считали, что наша страна привлекательна для туристов в силу уникальной природы и истории, 44% — что это вполне возможно [7. С.24]. Среди образов будущего России эти факторы стоят на третьем месте после образов а) поставщика сырья для глобальной экономики и б) все еще обнадеживающего культурного потенциала.

По данным В.К. Мальковой и В.А. Тишкова (2009 г.), среди самостоятельно названных респондентами (из Москвы, Екатеринбурга, Сургута, Казани, Омска, Киргизии, Приднестровья) 1857 брендовых характеристик и отличительных особенностей территорий Южного федерального округа 30% ответов (больше, чем все другие) было связано именно с географией и природными условиями конкретных регионов, причем особо отмечалась именно природная уникальность [6. С.27]. 

Пожалуй, те же результаты могли бы получиться и при характеристике других регионов России. Полюс холода и самая длинная европейская река Волга, озеро Шайтан и столбы выветривания, Тунгусский метеорит и Берелехское кладбище мамонтов, Кунгурская ледяная пещера и озеро Баскунчак, гора Белуха и природные аномалии села Молебка, святые источники, камни и деревья, Чегемские водопады и Байкал, айсберги и цветение лотосов, вулканы, целебные грязи и соли, амурский тигр и белоплечий орлан, снежный барс и алтайский горный баран аргали – все это и многое другое составляет бесценный дар и предмет законной гордости жителей наших краев, областей и республик.

Соглашусь с И. Шевелевым: «Мы окружены путешествиями, вернее тоской по ним. И вот любитель повести Паустовского «Романтики» пускается в путь и находит на всех путях одну и ту же дрянь. Людская глупость, разруха, пробки на дорогах, а природа монотонна до головной боли. Обман, чистый обман. Ничего похожего на интимную словесность книг. Стыковки с реальностью не происходит. И что нам делать, создатель?

Путешествие странника к месту своего возвращения

Помню книжечки конца 50-х – начала 60-х годов из географической серии путешествий, запущенной в краткую послесталинскую оттепель. Она заразит целое поколение охотой к перемене мест, а через четверть века отзовется в перестроечном поколении детей. …Да, путешествия не оправдывают ожиданий. … Путешествия дают более важное – понимание необходимости веры в их чудо, чтобы было о чем рассказывать детям. Что и впрямь есть волшебные горы, на которые надо восходить» [8].

При этом именно природа служит очевидным и к тому же «бесплатным» ресурсом для туризма и выстраивания конструктивного межкультурного диалога. Для вросшего в природное пространство и выросшего в нем человека уникальность окружающего пространства и обыденна, и волшебна. Взаимный «обмен» таким пониманием привычного для коренного обитателя того или иного места, обогащение восприятием естественных красот и уникальной обустроенности в нем конкретного народа, а зачастую солидарной хозяйственной и социально-культурной кооперации разных народов, формируют замечательный групповой и индивидуальный опыт интерактивного познания и уважения культур, историй, судеб сограждан родной страны. К примеру, горы Аргунского историко-культурного и природного музея-заповедника для чеченцев – пространство, в котором индивидуальное сознание переживает сопричастность доминантным матрицам родной истории и культуры: «Горы охраняют нас… Горы ждут нас… Там, в горах, твоя родовая скала, на ней башня из камня, рядом склеп. Там небо становится ближе, там тишина и музыка чистых горных рек… и долго еще звучит во мне эта музыка», — так современный автор Герман Садулаев воспроизводит этнокультурный архетип [6. С. 178-179]. В то же время широко известны сегодня многочисленные примеры успешного использования русскими переселенцами, в т.ч. казаками, опыта обживания в новых природных условиях и усвоения адекватных им способов хозяйствования, питания, одежды, утвари, гостеприимства, накопленного многовековой культурой горских народов. Это, в свою очередь, закономерно оборачивалось накоплением столь необходимых всем народам и обществам навыков комплиментарного и конструктивного сожительства.

Вряд ли есть смысл напрямую связывать культуру и особенно характер народа с географической и природной средой его обитания, как это делали в прошлом многие представители этнографии, антропогеографии, историографии. К примеру, в 1998 г. состоялось обсуждение доклада Г.Гольца «Об универсальном и специфическом в истории России», в котором утверждалось, что уникальность российского развития, менталитета, социально-культурного и психолого-социального типа людей, которые живут на территории центральной России, обусловлена главным образом формированием культуры в условиях необычной колеблемости природных процессов. Между тем, как справедливо заметил один из участников дискуссии И.Гр. Яковенко, «наверняка, вмещающий ландшафт, климат — одни из факторов, детерминирующих процесс самого генезиса цивилизации — формирования ментальности и национального характера. Но это не единственный фактор». По мнению ак. Ю.Пивоварова, «нас долгие годы учили, что природная среда ничего не определяет. Ценность доклада Г.Гольца состоит в том, что он показал пусть маленький …, но очень важный фактор. … Надо учитывать естественные процессы, а не управлять вопреки им» [9].

Учитывая объективные обстоятельства исторического развития, в том числе природно-климатические, как это делали, в частности, и видные российские историки, в то же время важно понимать, что целостность территории и ее особенности, как признали серьезные исследователи XIX и XX веков, не являются, по словам Ю.В. Бромлея, «строго обязательным фактором сохранения общих характерных черт всех частей этноса» [9. С.6]. 

К тому же, подавляющее большинство территорий с численным преобладанием определенного этноса служило основой формирования и развития многих народов. Так, древний Новгород представлял собой своего рода федерацию славянских и финно-угорских племен, а также скандинавских насельников. Булгар был родиной целого ряда тюркских общностей, из которых сложилось несколько народов, а не только татары. На протяжении десятилетий считалось, что возникновение изолированных языков в Дагестане, а значит, и народов, было вызвано труднодоступными горными перевалами и проживанием в отдельных замкнутых долинах. На самом же деле, это многообразие языков и культур было в большей степени связано с внутренней эндогамией, т.е. не географическим, а социальным фактором брачного выбора [10. С.7; 11. С.436-437]. 

Сами природные рубежи, к примеру, такие крупные, как реки и горы, совсем не обязательно служат этническими границами. Скорее, наоборот – это зоны интенсивных межкультурных коммуникаций – назовем для примера Волгу и Кавказ. В сознании населяющих эти «рубежи» людей они выступают как ценные символы значимости памятных мест, приватизированных семейными преданиями и биографическими событиями. Подтверждением служит запомнившийся комментарий отца семейства бывших советских немцев, возвращавшихся в Германию из поездки в Россию, прозвучавшее при пересечении поездом реки Одер на границе Польши и Германии: «Ну, это вам не наша Волга!» (лето 2004 года).

Образы природы конструируются и интерпретируются людьми не только в частной жизни, но и в политическом, социально-культурном, экономическом дискурсах, предусматривающих обеспечение вполне определенных интересов и целей. Коммерциализация и использование для организации туризма и отдыха природных пространств и достопримечательностей широко используются во всем мире, и в России эти явления получают сегодня ощутимое распространение. Исходными точками в конструировании значимых ориентиров служат типичные примеры ландшафта, наиболее известные памятники природного наследия, связанные с ними события и персонажи, предания и объекты. 

Однако нынешняя реальность такова, что 76% россиян проводят досуг у ТВ и радио, 75% — занимаются домашним хозяйством, около половины читают, встречаются с друзьями или просто отдыхают, треть бывает на природе, слушает музыку или смотрит видео. В остальные виды активности на досуге включены не более 20% населения, причем главным образом весь досуг связан с пребыванием дома. Т.е. в целом россияне включены в те формы досуга, которые не связаны с внутренним саморазвитием и с тратой финансовых ресурсов. При растущем запросе на разнообразие и активные формы досуга само распространение таких форм и их масштабы не постоянны и не широки по масштабам [7. С. 110, 114].

Особенно серьезной является проблема финансовой доступности туристических практик, которые должны быть ориентированы по форме, способам организации, содержанию, пакету услуг на разные социально-демографические группы (возраст и образование, степень мобильности, традиционалистские или модернистские интересы и пр.) и давать возможности для каждой реализовать запросы: а) в саморазвитии, б) в празднике, в) в развлечении, г) в релаксации, д) в оздоровлении. Развитие туристических практик в регионах и между ними необходимо выстраивать с учетом того, что трудолюбие, честность и профессионализм остаются приоритетными ценностями, а установка на выстраивание интерактивных связей, развитие отношений кооперирования и коммуникативные взаимодействия (готовность к участию в решении общих дел, толерантность, умение приспосабливаться) не имеют приоритетной значимости. 

Между тем сравнительная неразвитость сети автодорог и транспортной системы в целом, бедность возможных видов производственной и досуговой деятельности в современных российских селах, разложение традиционного сельского образа жизни не ведет к утверждению городских норм, а усиливает маргинализацию значительной части селян (более 25% жителей РФ). К тому же почти каждый 5-й горожанин – выходец из села [7. С.43-44].

В частности, охрана аборигенных ландшафтов как элементов общего наследия предполагает не только заповедование «эталонных» ареалов подобных территорий в местах развития традиционного природопользования и охрану их материальных компонентов. Необходимо сохранение аборигенной топонимики, языка и фольклора, воссоздающих виртуальные образы ландшафтов, сохраняющиеся в исторической памяти народов [12. С. 470-471]. Такой подход создает возможности системной модернизации регионов на основе защиты уникальных природных ресурсов, в том числе для развития сервисной и туристской деятельности. 

От власти во всех ее обликах люди больше всего ожидают не общих деклараций и характеристик тех или иных процессов или «трудов», а того, что связано с приземленными личными интересами и особенностями личной ситуации. Этот прагматичный, утилитарный подход важно учитывать, формируя программы развития туристических практик в конкретной местности (патерналистские ожидания, социальный инфантилизм, сужение зоны неформального социального контроля и др.). Ценности приватного мира и душевной гармонии остаются самыми важными для большинства людей, а значит – при хорошо организованной практике ревитализации собственных, внутрироссийских форм досуга, в т.ч. путешествий, они могут быстро стать эффективной и доходной статьей развития регионов. В этом контексте привлекательным и социально значимым выглядит стимулирование внутреннего и въездного туризма, связанного с использованием и реконструкцией этнокультурного опыта российских народов по обживанию природных локусов, формированию уникальных и поучительных традиций, праздников, обрядов, социально-культурных самодеятельных объединений и экологически оправданному жизнеобеспечению.

Литература

1. Мудрость тысячелетий. Энциклопедия. М.: ОЛМА-ПРЕСС; ОАО «Красный пролетарий», 2006. Автор-сост. В. Балязин. 848 с.
2. См.: Знание о прошлом в современной культуре (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2011. № 8. С. 3-45.
3. См. подробнее: Петрухинцев Н.Н. XX лекций по истории мировой культуры. М.: Владос, 2001. 400 с.
4. См.: Рогалина Н.Л. Задачи и уроки изучения российских аграрных реформ XX века // Российская история. 2011. № 4. С. 13. Цит. по: Сибирь в составе Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2007. 368 с. См. также: Руднев В.В. Этническая метеорология. Традиционная народная культура и современность // Среда и культура в условиях общественных трансформаций. Сб. статей. М.: АИРО-XX, 1995. С. 13-25.
5. Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. М.-Л.: АН СССР, 1936 // http://www.vostlit.info/Texts/rus15/Mehovskij/frametext1.htm (дата обращения: 26.01.2012).
6. Культура и пространство. Книга 2-я. Историко-культурные бренды территорий, регионов и мест. М.: ИЭА РАН, 2010. 184 с.
7. Готово ли российское общество к модернизации. Аналитический доклад Института социологии РАН совместно с Представительством Фонда. Ф. Эберта в РФ. М., 2010. 179 с.
8. Шевелев И. Путешествие странника к месту своего возвращения // Независимая газета. 2008. 31 июля.
9. Социокультурная методология анализа российского общества. Руководитель А.С. Ахиезер (с препринта № 23) KOI8-rus. Семинар № 21. Социокультурная методология анализа российского общества. Независимый теоретический семинар. г. Москва. 21 октября 1998 года.
10. Цит. по: Тишков В.А. Три карты: физическая, административно-государственная и этническая // VIIIконгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов. Оренбург, 1-5 июля 2009 г. Оренбург: Издат. центр ОГАУ, 2009. 600 с.
11. Алексеев В.П. Историческая антропология и этногенез. М.: Наука, 1989. 446 с.
12. VIII конгресс этнографов и антропологов России. Тезисы докладов. Оренбург, 1-5 июля 2009 г. Оренбург: Издат. центр ОГАУ, 2009. 600 с.
13. Замятин Д.Н. Культура и пространство. Моделирование географических образов. М., 2006.
14. Переключение программ. В РАН стартовал новый конкурсный цикл // Поиск. 2012. № 03. http://www.poisknews.ru/theme/science-politic/2791/ (дата обращения: 26.01.2012).