Аманжолова Д.А.
В конце 1920-х – 1930-е годы сложный период экспериментов и интенсивных преобразований постепенно заменяется более последовательным и системным встраиванием этнополитики в общую схему укрепления жестко централизованной власти и унификации всех уровней и звеньев управления. Административно-территориальное деление, государственно-правовой статус, степень экономической самостоятельности, обеспечения культурной и языковой идентификации народов СССР рассматривались властью как составные части политики «развертывания наступления социализма по всему фронту» и демонстрации неоспоримых преимуществ нового строя. После принятия Конституции СССР 1936 г. отдел национальностей ВЦИК упразднен, как и должности представителей автономных республик и областей при ВЦИК. Национальным вопросом занимался Президиум Совета национальностей, но его фактическая роль в конце 1930-х гг. сведена к минимуму.
Перекройка административно-территориальной карты страны была связана с крупными социально-экономическими трансформациями, направленными на строительство социализма, в т.ч. с индустриализацией и урбанизацией, радикальными изменениями социального состава населения, масштабными миграциями, землеустройством и т.д. Власть стремилась упорядочить систему управления в стране, укрепить механизм централизованного подчинения областей, краев и республик и объединения их в единый народнохозяйственный и политический организм. Одной из задач было выравнивание уровней социально-экономического и культурного развития разных регионов, сильно отличавшихся по хозяйственному потенциалу, этнокультурному составу населения, природным, кадровым, социальным ресурсам и возможностям. В конечном счете, совокупность внутриполитических мероприятий направлена на формирование качественно новой надэтничной и надконфессиональной гомогенной социальной общности, долженствующей представлять миру единственно верный пример и образец всестороннего прогресса. Скрупулезное проведение в жизнь принципа территориальной регламентации этничности приводило к заметным различиям в размерах, численности и плотности населения, социально-культурных особенностях и других параметрах национально-территориальных образований. Противоречие между экономическими интересами и национально-административным принципом было в определенной мере преодолено, но командно-силовые и бюрократические методы управления и преобразований имели негативные последствия. Как правило, максимального совпадения границ расселения титульных этносов и территорий их республик добиться было невозможно. Более того, определение таких территорий сопровождалось спорами и взаимными претензиями, в основе которых были не только притязания местных руководителей на овладение пространством, но и объективные проблемы – смешанный состав населения, сложные межрегиональные хозяйственные взаимосвязи, традиционное разделение труда и ресурсов и т.д.
«Переселение» национально-государственного образования из одной «матрешки» в другую, наделение управленческого люда той или другой, не очень большой «матрешки», более высоко котировавшимися в советской номенклатуре статусными регалиями декларировалось как дополнительный и оправданный рычаг для скорейшего и успешного прогресса этнической общности. В 1930 г. Каракалпакская АО, входившая в состав Казахской АССР, непосредственно вошла в состав РСФСР. В январе 1932 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) констатировало, что Казкрайком и Средазбюро не приняли нужных мер к экономическому и партийному укреплению Каракалпакии, и 23 февраля 1932 г. Политбюро ЦК партии решило преобразовать область в автономную республику «ввиду большой удаленности … от промышленных центров и от Москвы, а также ее особой экономической и культурной отсталости» [10. С. 685-688]. Однако в новом статусе республика не могла развиваться вне регионального контекста, не связанного прямо с РСФСР, и 5 декабря была включена в состав Узбекской ССР.
Формы политического самоопределения народов СССР в определенной степени содействовали институционализации этнических общностей, давая импульс форсированной перестройке этносоциальных структур и отношений, обновлению и интеграции национальных политических элит в общесоюзную систему устройства власти. Но заданная центром иерархия этнических территорий и их регламентация не означали подчинение пересекающихся и пластичных социально-культурных пространств жизнедеятельности народов «матрешечному» каркасу. Соблюдение и совершенствование принципов федерализма во многом стало одной из деклараций, призванных идеологически обеспечивать справедливость и безусловную прогрессивность развития огромного многонационального государства в сравнении с капиталистическим миром, жестко поделенным на метрополии и ограбляемые ими колонии.
В самом деле, это сравнение было далеко не в пользу противников реального социализма: в СССР быстрыми темпами осуществлялась социально-культурная модернизация народов. Хозяйственные связи между субъектами федерации, строительство многочисленных индустриальных объектов в ранее отсталых регионах с сопровождавшим его интенсивным перемещением больших групп трудовых ресурсов объективно укрепляли межэтническую интеграцию и гражданское единство всех этнических общностей. Однако столь грандиозные преобразования могли проводиться только при сильной и жестко централизованной системе управления, циничной эксплуатации патерналистской социальной психологии, традиционных для народной культуры ценностей коллективизма и терпения, трудолюбия, милосердия, уважения к старшим. Культивирование приоритетов общественного блага, социального и гендерного равенства, политического, идейного и культурного превосходства СССР нивелировали зачатки демократического самоуправления, свободомыслия и личной инициативы. Этнокультурная самобытность, как и любая иная, имели право на проявление лишь в строго очерченных и неусыпно контролируемых рамках «социалистического интернационализма».
Трагическую часть истории всех народов СССР составляет коллективизация. В Казахстане, Средней Азии и у ряда народов Сибири она связана с переходом от кочевого к оседлому образу жизни, проведенному насильственно и обернувшемуся гибелью миллионов людей, колоссальным уроном для животноводства, вспышками сопротивления. Урон, нанесенный коллективизацией, был общенациональным, пострадали буквально все народы СССР, в большинстве своем состоявшие из крестьян. В 1930 г. особенно активно сопротивление коллективизации оказывали крестьяне Украины, Центрально-Черноземного района, Северного Кавказа, Нижнего и Среднего Поволжья. 2 млн. чел. в 1930—1933 гг. ушли за границу из республик Средней Азии и Казахстана. В период между переписями 1926 и 1937 гг. численность погибших от голода и безвозвратно мигрировавших казахов составила 1798 тыс. (42% всей численности казахов республики). На Украине только с 1 декабря 1932 г. по 15 апреля 1933 г. от голода и случаев людоедства погибло 2420100 чел. Непосредственных жертв голода 1932-1933 гг. в Поволжье было 365722. В целом по СССР с учетом раскулачивания и голода в 1930-е гг. погибло около 15 млн. человек. За 1929-1935 гг. погибло почти 150 млн. голов скота, что намного превышало стоимость построенных за эти годы промышленных предприятий [2. С.135-140; 9. С. 164-165].
Трагедия совместного выживания объединяла в протесте представителей разных культур. Это ярко воплощали судьбы коммунистов-25-тысячников, направленных из центральных районов и крупных предприятий на коллективизацию. В начале 1930 г. в Казахстан прибыли 1204 рабочих (914 коммунистов и 87 комсомольцев) из Харькова, Павлова Посада и Орехово-Зуева Московской области и других мест, 800 из которых пожелали трудиться в колхозах. Но лишь 200 прошли 3-месячную практику в совхозах края. Литейщики, строгальщики, токари и монтеры, слесари, ткачи и строители, не имевшие понятия о казахской культуре и языке, быстро оказались «без вины виноватыми», работали «только для того, чтобы получать взыскания». На прежнем месте рабочие имели зарплату 100-180 руб., теперь новоиспеченные колхозные лидеры получали от 12 до 50 руб. Украинский рабочий Грановский выступил против взяточничества, освобождения богатых от налогов за счет бедноты и привилегированного снабжения продуктами членов бюро райкома партии, «когда рабочие и крестьяне голодают». Он оказался лишен всех средств к существованию и тайком добрался до окружного центра, чтобы просить вернуть его на производство. Бывший коммунист завсберкассой Кусмарцев в 1933 г. обвинил «во всех неполадках, а особенно в части коллективизации» Сталина, «который не настолько гениален, как были другие вожди – Ленин, Троцкий, Рыков, Зиновьев и другие. Политика Сталина довела Казахстан до полного вымирания, не только скота, но и населения, то же самое сейчас происходит в Волжском крае… В Советском Союзе сплошное недоедание». Председатель Корнеевского сельсовета Баянаульского района В. Ничик заявил: «Вот наше правительство до чего довело Казахстан, все казахское население разъехалось, часть вымерла, а многих раскулачили, … разве это верно, в результате от Казахстана остались одни пустые степи». Машинист депо ст. Семипалатинск Шлынчик, получая в сентябре 1933 г. продовольственные карточки, кричал: «Сталин – бандит, ограбил крестьянство, хочет и рабочих ограбить… довольно кабалы, ведется борьба за здоровое молодое поколение, а между прочим последний кусок у ребенка отнимают… Пишут так, а делают иначе… Все это не свобода, а форменное крепостное право, и строить социализм на человеческих костях нельзя и преступно» [7. С. 395; 3. С. 72-73; 1].
Неоднородность сельского мира, исходных условий и динамики преобразований в разных этнокультурных регионах СССР при общности цели контроля над производством и поставками сельхозпродукции обусловили разные темпы и формы «прививки» новых социальных институтов к устойчивой системе обмена и перераспределения ресурсов, образа жизни и этносоциальной иерархии, индивидуальных и семейных ценностей.
Чрезвычайную роль в судьбе и культуре народов СССР, а также межкультурной интеграции людей сыграли массовые репрессии, высылки и депортации. Власть сознательно и насильственно смешивала культурно отличающиеся этнические группы между собой не для их гражданской консолидации, а в прагматических интересах освоения малонаселенных территорий, «простой» и административно «удобной» переделки общественного устройства, наказания заподозренных в нелояльности и враждебности. В то же время пространственная сегрегация и прямое заключение в лагеря воздвигали барьеры иного рода между равно незащищенными перед произволом государства людьми. Происходило сближение на основе социального положения, а традиционные для всех народов СССР ценности сострадания, взаимопомощи, трудолюбия и терпения извращались. Потворство власти худшим свойствам человеческой натуры (социальная зависть, эгоцентризм, доносительство, приспособленчество, мстительность, карьеризм) развращало и уродовало жизненные устои нравственно слабых людей независимо от этничности. Культурная мимикрия приобрела массовый характер и становилась стереотипом поведения. Огромное количество представителей всех народов СССР обрели вполне благополучный жизненный опыт, повышая социальный статус, приобретая возможности для образования и мобильности, улучшая материальное благополучие, быт и досуг, получая возможность реализации гражданского потенциала во всевозможных общественных организациях. Но этноидентификационные критерии отнюдь не потеряли значения, поскольку власть по-прежнему поддерживала масштабные социально-культурные преобразования для отсталых народов, а национально-государственные образования по всей территории СССР и активная пропаганда связывали этничность с принципами социализма.
Пожалуй, лишь в отношении украинцев и белорусов можно говорить о реальной консолидации их вследствие присоединения к СССР западных территорий Украины и Белоруссии в 1939 г., но и здесь власть совсем не ставила перед собой такой цели, руководствуясь геополитическими приоритетами. По внешнеполитическим причинам с середины 1930-х гг. состоялись этнически ориентированные высылки жителей приграничных регионов – финнов-ингерманландцев в 1935 г., поляков и немцев в 1935-1936 гг., курдов, корейцев и армян в 1937-1938 гг., иранцев в 1938 г. Основными регионами переселения стали Европейский Север, Урал, Западная Сибирь, Казахстан и Средняя Азия. Но из азиатских республик т.н. кулаки и баи выселялись уже на запад – Северный Кавказ и Украину. Однако наибольшее число раскулаченых было на западе – здесь крестьянство (поляки, немцы, украинцы, русские, белорусы) рассматривалось как гораздо более обеспеченное и потому подлежащее репрессиям. За 1930-1932 гг. без учета внутрикраевых переселений выслали 2540 тыс. чел. Голод вынужденные и принудительные миграции не остановил. Население СССР только с осени 1932 по апрель 1933 гг. потеряло 7,7 млн. чел.: на Украине – 4 млн., по 1 млн. – на Северном Кавказе, в Казахстане и Поволжье [8. С. 87-93, 76-78]. С учетом массовой откочевки голодающих казахов усиленная принудительная миграция в КазССР выступала и как компенсационная мера, в послевоенный период к тому же давая власти повод представлять республику успешной «лабораторией интернационализма».
Наиболее ярко драматические перипетии исключительной практики адаптации народов в новых социально-культурных условиях показывает пример Казахстана. К августу 1930 г. сюда переселено из Средней Азии 281 «кулаков» некоренных национальностей, в 1931 г. — 56000 семей из Нижне-Волжского и Средне-Волжского краев; Центрально-Черноземной, Московской областей, Ленинградского военного округа; Нижегородского края, Башкирии, Татарии. В 1933 г. в трудпоселки прибыли обвиненные в срыве и саботаже хлебозаготовительных и других компаний, горожане, отказывающиеся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; бежавшие из деревень кулаки, снимаемые с промышленного производства, выселяемые с западных госграниц.В 1935 г. из погранрайонов Ленинградской области выселено в Казахстан 7637 чел.В 1936 г. прибыли 1426 «баев и бывших активных организаторов восстаний» из Ойратии, из Украины — 15000 хозяйств. Общим для всех был высокий уровень заболеваемости корью, скарлатиной, сыпным и брюшным тифом.В 1940 г. из 5379 спецпереселенцев-осадников (99,7% численности) 79,6% составили поляки, 13% — украинцы, 7,4% — белорусы. Накануне войны депортированы около 33000 членов семей «активных молдавских контрреволюционеров», трудпоселенцы из Карело-Финской ССР [4. С. 17-23].
В целом перемещение спецпоселенцев в Казахстан, Среднюю Азию, Сибирь, Северный край, Северный Кавказ с 1932 по 1938 гг. постоянно прирастало, чаще всего репрессированные направлялись в Казахстан и Среднюю Азию. В Сибирь попало значительное число украинских «кулаков». Колонизация с карательной окраской повлекла вынужденные миграции местного населения (русских старожилов и этнических меньшинств) северных территорий. Одновременно происходили и трудовые миграции. Так, в 1940 г. в Казахстан прибыло из Украины 6826 хозяйств, Белоруссии — 216,Татарской АССР — 910,Чувашской — 937, Мордовской — 766, из Воронежской области — 1223, Курской — 1002, Тамбовской — 318, Рязанской – 755, других 351. Мигранты имели в основном специальности, нужные республике: комбайнеры, механики по комбайнам, трактористы, слесари, счетные работники, бригадиры и т.д.
Широкомасштабное лишение избирательных прав не имело целью сознательно дискриминировать какие-либо отдельные нацменьшинства. Не носила характер этнических дискриминаций или ограничений и служба в частях тылоополченцев. Стереотипное представление о направленности сталинских репрессий прежде всего против отдельных этнических групп не подтверждается статистикой. В большей степени подвергались репрессиям русские и белорусы. В составе заключенных в сравнении с данными по населению страны отдельные этнические группы составляли: русские – 60,3 / 58,0 %, украинцы – 16,8 / 16,3, белорусы – 4,8 / 3,0, узбеки – 3,5 / 2,8 , евреи – 1,5 / 1,7, грузины – 0,5 / 1,2 , армяне – 0,6 / 1,2 %. Доля других групп была меньше 0,5% [6. С.47-53, 14,24,69; 4. С. 17-23].
Большой террор 1937 – 1938 гг. велся прежде всего против партийно-государственной элиты и других частей номенклатуры, в т.ч. национальной, репрессии носили открыто политическую мотивацию. Смена идеологических акцентов с интернационалистского на патриотический привела к переформатированию государственности с закреплением в конституции 1936 г. Утверждение концепции «старшего брата» означало отступление от прежнего проекта межэтнической интеграции за счет уступок со стороны русского большинства в пользу социально-экономического и культурного прогресса других народов, предоставления им ранее невиданных управленческих и статусных возможностей. Руководящая роль русских, складывавшаяся исторически, реализовалась в новом социальном и идеологическом контексте и в рамках жестко иерархизированной этнополитической конструкции. Русская культура была основой интернационального «сближения и расцвета социалистических наций». Межкультурная интеграция еще более последовательно подвергалась администрированию по вертикали, что далеко не всегда означало точную реализацию властного проекта в практике разнообразных меж- и еще более внутриэтнических социально-культурных, межпоколенческих, гендерных отношений.
В конце 1930-х гг. в паспорте была введена графа «национальность» и проведена перепись населения, основанная на новых подходах. Число национальностей с учетом ускоренной аккультурации и стремления к искусственно упорядоченной структуре сократилось до 120 [5. С.177-206]. Иерархия народов по Сталину (нации, национальные группы и народности) была увязана с административно-территориальной организацией СССР и отражала нацеленность власти на ясность и недвусмысленность управляемой и стабильной общественной структуры, включавшей не только классы трудящихся и интеллигентскую прослойку, но и отчетливо выраженные этнокультурные критерии. В то же время исторически сложившаяся этнокультурная мозаика диктовала свои особенности. Во взаимоотношениях социальных и этнических общностей и групп внутри и между собой, а также их лидеров маркеры культурных дистанций получали разное воплощение: от интуитивного следования архетипам компромиссного и/или конфликтного взаимодействия и со «своими», и с «чужими» до рациональных, прагматичных и оперативных комбинаций партнерства и противоборства с ними же. Сохранялась многослойность идентичности, и у большинства населения постепенно формировалась новая система ценностей, трудовой мотивации, социальных установок. В то же время патерналистский тип ментальности этнической культуры вполне соответствовал доктринальным установкам государства.
Безусловный прогресс в обеспечении массовой грамотности, создании кадров специалистов для управления, ведущих отраслей экономики и социальной сферы из представителей титульных этносов имели принципиальные последствия для дальнейшего роста качественных показателей народов СССР, создания условий к их дальнейшему развитию. Но нивелирование этнокультурной самобытности, заложенное в основу советской социальной политики, деформировало систему социально-психологических ориентиров, выстраивало модели поведения и картину мира, идеологически и политически адекватные авторитарной парадигме переустройства мира и человека в сталинском СССР.
Список использованной литературы
1. Аманжолова Д.А. Упрямые факты // Воспитание историей. М., 1990. С. 85-96.
2. Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии // Отечественная история. 1995. № 1. С.135-140.
3. Гноевых В.П. Сила братского союза. Алма-Ата: Казахстан, 1979. 105 с.
4. Жангуттин Б.О. Формирование славянского населения в Казахстане (численность, миграционный процесс в конце ХIХ — ХХ вв.). Автореф. дисс. … д.и.н. Алматы, 2010. 40 c.
5. Кадио Ж. Как упорядочивали разнообразие: списки и классификации национальностей в Российской империи и в Советском Союзе (1897-1939 гг.) // Abimperio. 2002. № 4. С.177-206.
6. Красильников С.А. На изломах социальной структуры: Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917 – конец 1930-х гг.). Новосибирск, 1998. 50 с.
7. Под знаменем ленинских идей. Алма-Ата: Казахстан, 1973. 548 с.
8. Полян П.М. Не по своей воле… История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001. 328 с.
9. Российская многонациональная цивилизация. М.: Наука, 2003. 378 с.
10. ЦК РКП(б)-ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 1. М.: РОССПЭН, 2005. 784 с.
