Кузнецова Е.В.
Этнонациональный вопрос является одним из центральных в новых исторических обстоятельствах начала ХХI в. в России и большинстве стран мира. Это связано с ростом значимости культурной идентификации общества, отдельных социально-культурных групп и каждой личности в условиях глубоких преобразований экономики, общественных отношений и культуры. К тому же глобализация по-новому ставит задачи сохранения и развития национальной самобытности каждого народа, вызывает активный рост интереса к защите традиционных духовных ценностей и нравственных норм, обычаев и других форм самоопределения и функционирования этноса как социокультурной целостности.
Поликультурное богатство России служит одним из принципиальных факторов возрождения ее могущества, усиления международного влияния, обеспечения благосостояния и процветания всех общественных групп. Злободневный характер приобрели вопросы развития и совершенствования конструктивных межэтнических коммуникаций в экономике, социальной сфере, системе управления и самоуправления на разных уровнях власти и общества, в гуманитарной области. Для политической, социальной, культурной практики актуальный смысл имеет также всестороннее осмысление и реализация многогранного позитивного исторического опыта России с точки зрения гармонизации отношений между представителями разных этноконфессиональных групп, формирования атмосферы толерантности, культуры мира и согласия в обществе. Изучение и использование национально-культурной автономии (НКА) – экстерриториальной формы удовлетворения основных культурных запросов этнических групп является насущным в научном и политическом плане. Для многонациональной России в конце XX в. НКА стала важным инструментом деполитизации этничности, возрождения прежде остававшихся без внимания важных качеств и компонентов национальных культур, совершенствования межэтнических отношений на новой основе.
Программа национально-культурной автономии была выдвинута австрийскими социал-демократами конца XIX – начала XX вв. К. Реннером (Р. Шпрингером) и О. Бауэром и в оригинале состояла в следующем: каждый гражданин записывается независимо от национального происхождения и местожительства (руководствуясь лишь собственным желанием) в ту или иную нацию; каждая нация составляет юридической целое, государственно признанный союз, ведающий делами национальной культуры, с правом принудительного обложения своих членов налогами в пользу ее развития, с национальными парламентами (сеймами), национальными «статс-секретарями» (министрами) по делам развития культуры.
Теоретическим обоснованием НКА служило определение нации этими авторами, когда единственным обязательным признаком нации Бауэр считал общность характера, сложившегося на базе общности судьбы, а Реннер определял нацию как союз одинаково мыслящих и одинаково говорящих людей, как культурную общность людей. Они предлагали идею экстерриториальной национально-культурной автономии, т.е. отделение от государства и органов местного самоуправления функций, связанных с вопросами культуры. Этими вопросами, по их утверждению, должны заниматься национальности, а автономию внутри государства получают не территории, населенные различными национальностями, а сами национальности, независимо от места проживания[1]. Таким образом, предлагаемая ими форма самоопределения заключалась в фокусировании на интересах личности, этноса и государства при сохранении территориальной целостности страны и развитии интеграционных процессов, делала акцент на формирование национального самоуправления. Защита и реализация прав этносов предполагала признание нации как персонального союза субъектом права.
Предполагалось, что национальности будут независимы от государства в культурной сфере. Другие направления – экономические, политические — остаются прерогативой государства. Можно критически подходить к теориям австрийских социал-демократов, но несомненно, что именно культура обеспечивает адаптацию социума в среде, где он существует. Именно этническая культура формирует у каждого представителя этноса, этнической группы или субэтноса определенное отношение к миру, обусловливает целостность этих социальных групп в пространстве и во времени. Этническая культура, благодаря национальным традициям, служит «накопителем» и «передатчиком» социального опыта народа. Но, верно выделив роль культуры как гаранта устойчивости каждой этнической группы, независимо от наличия территориальной целостности, австромарксисты оставили вне поля зрения объективные факторы объединения людей в этнические общности.
Проблемы самоопределения и положения этносов обсуждались в условиях революционного кризиса и российскими деятелями. В январе 1906 г. на II-м Всероссийском съезде мусульман дискуссии вызвал вопрос об автономии. И. Гаспринский и Ю. Акчурин выступили против нее, а съезд в итоге принял решение о желательности введения культурно-национальной автономии для мусульман страны. Именно Акчурин в том же 1906 г. добился от думских кадетов согласия на признание необходимости религиозной и культурно-национальной автономии мусульман, наряду с другими общекультурными предложениями[2]. На I конференции российских национальных социалистических партий в 1907 г. присутствовали представители 15 национальных партий – от Бурятии и Якутии до Кавказа и Белоруссии. Они обсуждали гарантии прав меньшинств, проблемы самоуправления (федерация, автономия, национально-культурная автономия, сфера и границы ее), территориальная, экстерриториальная и смешанные формы самоуправления, разрешение конфликтов между национальностями, о праве, языке и др.[3]
Февральская революция 1917 года явилась мощным стимулятором национальных движений, внесла свои коррективы в постановку национального вопроса: национально-персональная автономия стала программным требованием не только национальных, но и общероссийских партий. Если до 1917 года национально-персональная автономия рассматривалась прежде всего как альтернатива территориальному решению национального вопроса, то после февральской революции, когда наметилась тенденция к решению национального вопроса на основе национально-территориальной автономии, персональная автономия стала рассматриваться либо как способ сохранения государственной целостности России, либо как специфическая форма обеспечения прав национальных меньшинств.
Одной из первых попыток воплощения идеи национально-культурной автономии в жизнь было провозглашение мусульманскими съездами в мае — июне 1917 г. культурно-национальной автономии мусульман внутренней России и Сибири. Центральная Рада в 1917 г. использовала идею национально-персональной автономии для решения проблемы национальных меньшинств на Украине. В 1918 г. на Украине был принят закон «О персональной автономии», который предписывал способы создания национальных органов, их взаимоотношения с органами власти в вопросах культуры и языка, литературы и пр. На региональном уровне идея национально-культурной автономии была использована сибирскими областниками в рамках автономной Сибири.
В Сибири и на Дальнем Востоке в годы революции и Гражданской войны реально совмещались национально-территориальная и культурно-национальная автономии, а министерство по национальным делам Дальневосточной республики проводило в жизнь принципы экстерриториальности и персональности. Под влиянием представителей мусульманского движения, сибирских областников и других структур в регионе создавались и действовали национальные советы при Сибирском областном совете и на местах – мусульманские, украинские (громады и рады), литовские, польские, латышские, еврейские (советы, союзы, комитеты и т.п.). Законотворческая деятельность в ДВР опиралась в этом вопросе на самоорганизацию национальных меньшинств, однако, в 1922 г. с культурно-национальной автономией было покончено. Утвердилась советская модель государственного строительства[4].
М.В. Шиловский и Д.А. Аманжолова показали, что областничество было формой борьбы за демократизацию национальной сферы и административно-государственного устройства России с учетом ее полиэтничного и поликонфессионального характера, а также специфики развития регионов, в частности, Сибири, в рамках которого активно заявили о себе и лидеры Алаш. Предложения и деятельность сибирских областников по реализации областной автономии с предоставлением культурно-национальной автономии коренным народам региона отвечали требованиям модернизации архаичной системы управления, давали простор для удовлетворения насущных нужд этносов и объективно способствовали социальному прогрессу страны. Не случайно с областниками тесно сотрудничал в 1917 г. А.Н. Букейханов. Выдвинутые в ходе развития областнического движения проекты в рамках Сибирской областной думы и органов национального самоуправления ряда сибирских этносов до 1917 г. не были полностью реализованы, а в годы гражданской войны апробировались в условиях диктатуры А.В. Колчака в рамках культурно-национальной автономии и других форм управления на местах[5].
Несмотря на кратковременность существования, провозглашенная в 1917 г. культурно-национальная автономия мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири была успешной попыткой воплощения на практике, с учетом российских условий и теории такой автономии[6]. Антисоветские силы имели достаточно большой потенциал демократического решения национальных проблем, активно и успешно использовали отвергнутую большевиками форму культурно-национальной автономии, именно в духовно-культурной сфере, гораздо более осторожно подходили к вопросу о преемственности в организации системы управления и самоуправления на местах. Однако преобладание централизаторских и, особенно, монархических настроений в рядах белых в разной степени в разных центрах антибольшевизма предопределило общий крах белого движения в целом.
В конце XX – начале XXI вв. в отечественной историографии появился ряд работ, посвященных истории НКА в России. Это связано с серьезными качественными изменениями в методологии, с расширением и обновлением источниковой базы исследований, что создало хорошие возможности для разработки и анализа новых важных проблем при сохранении преемственности научных традиций. К примеру, в 1 томе антологии «Национально-культурные автономии и объединения» даны извлечения из трудов основоположников НКА, а также из новейшей литературы, в т.ч. выдержки из программных документов политических партий досоветской России о формах национально-культурной автономии. Автор-составитель И.В. Нам и редактор Э.И. Черняк считают, что Сибирь была своеобразным полигоном культурно-национальной автономии. Издание составляет хорошую основу для детального исследования истории национальной политики в переломные годы развития России на примере одного из наиболее крупных полиэтничных и поликонфессиональных регионов, источниковое и историко-правовое пособие для дальнейшей разработки проблем истории национально-культурной автономии[7]. Практически впервые в отечественной историографии современные теоретические взгляды не только на исторические аспекты, но и на проблемы реформирования этнополитики в новой России подробно осветили авторы монографии «Национальная политика России: история и современность» (М., 1997).
Последовательно прослеживая судьбу НКА как идеи и проекта на основных этапах социально-политической истории России XX века, можно сделать вывод, что наиболее успешный опыт реализации национально-культурной автономии был получен в ходе революций 1917 г. и Гражданской войны, а также в 1920-е гг., когда правящая партия большевиков вела динамичный поиск оптимальных способов укрепления целостности государства и самоопределения народов РСФСР и СССР. Стремление национальных деятелей избежать крайней централизации, не допускать игнорирования национального фактора и насильственного нивелирования уникального этнокультурного, хозяйственного, социального разнообразия регионов страны не было принято во внимание. Оно было использовано как повод для обвинений в местном национализме, равно как и попытки обратить внимание руководства на не менее злободневные проблемы русского народа — в великодержавном шовинизме. Подобные обвинения уже стали обычным местом во внутрипартийной борьбе и формой устранения противников набиравшей силу сталинской схемы национальной политики. В целом в советский период приоритет отдавался политическим методам решения национальных проблем, национально-государственному строительству, и в то же время был обеспечен самый интенсивный прогресс в экономическом, социальном, культурном развитии всех народов страны, на практике, несмотря на идейно-теоретический отказ, проводились в жизнь принципы НКА.
Важной проблемой в истории революций 1917 г. является типология политических партий и движений в регионах России. Все они имели ярко выраженный этнополитический характер, но отличались по программам, стратегии и тактике участия в революционной модернизации страны. О.В. Волобуев выделил наиболее распространенный тип национальных партий в начале ХХ в. – автономистский или этнорегиональный, с главным требованием автономии в демократическом и федеративном Российском государстве. Алаш можно причислить к данной группе движений и партий. При этом различается соотношение приоритетов – социализма и национальных интересов – в программах разных партий. К имперским (этноимперским) партиям отнесены черносотенные, для которых национальное начало было доминирующим в решении комплекса проблем общественно-государственного бытия[8].
Следует обратить внимание и на роль конфессионального фактора в деятельности национальных партий России периода революций. Способность к вариативности, полиморфным импульсам развития, то есть серьезный адаптационный и трансформационный потенциал, считал М. Батунский, делают ислам в принципе совместимым с самыми модернизированными и современными социополитическими конструкциями, культурными, научными и научно-техническими теориями и институтами. Ислам способен генерировать идеи, которые акцентируют жизненный смысл, ценность и социальную важность созидательного труда, общественную значимость дисциплины, разумного самоограничения, активности на всех участках экономической деятельности, то есть идей, связанных с прогрессом и вполне гармонизирующих с гносеологическими параметрами научного знания. Эти выводы имеют весьма актуальное значение в современных условиях. Допуская возможность роста авторитета ислама как пуританско-фундаментального, эгалитаристского и популистского учения, беспощадного к «коррумпированным и аморальным элементам из среды мусульман» и к «оккупантам-неверным» в лице русских и отождествляемых с ними этнических групп, Батунский в то же время подчеркивал, что на первом плане находятся непреодоленные разногласия внутри мусульманского мира и внутри любого мусульманского этноса (социальные, политические, конкуренция, взаимное недоверие, зависть и ревность), которые обуславливают зависимость их от «центра»[9]. Характерно, что, например, внутри казахской интеллигенции в начале XX в. имелись расхождения – часть ее стояла за сохранение самобытности казахов на путях укрепления мусульманской культуры, другая через русскую культуру стремилась «вестернизировать» свой народ. С дальнейшим развитием социально-политических событий в Российской империи-РСФСР-СССР дифференциация настроений и идейно-политических ориентиров казахской этнополитической элиты усложняется, что имело неоднозначные последствия для самоидентификации общества, резко менявшего свой социальный ландшафт.
В целом этнополитические движения и партии в регионах с преобладающим мусульманским населением сыграли важную роль в революционных процессах, проявляя пластичность, способность к компромиссам в отношениях с другими акторами, умение заимствовать актуальный опыт демократии с сохранением традиционных ценностей этносоциальных общностей. В то же время малочисленность интеллигенции, краткосрочность жизнедеятельности и малоопытность движений, объективные трудности и противоречия субъективного порядка в чрезвычайных обстоятельствах начала XX века во многом предопределили судьбу национальных политических структур, а политизация этничности и других сторон социального процесса не позволила реализовать конструктивный потенциал национально-культурной автономии.
[1] Шпрингер Р. Национальная проблема (Борьба национальностей в Австрии). СПб., 1909. С. 43, 22, 223-228; Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб., 1909.
[2] Хабутдинов А.Ю. Исмагил Бей Гаспринский – отец тюркской нации // Федерализм. Теория. Практика. История. 1999. № 1. С.211.
[3] Протоколы конференции российских национал-социалистических партий. 16-20 апреля. СПб., 1907.
[4] Подробнее см.: Национальная политика России: история и современность. М., 1997.
[5] Шиловский М.В. Сибирское областничество во 2-ой половине XIX – начале XX вв. Автореф. дисс. …докт. ист. наук. Новосибирск, 1992; Аманжолова Д.А. Из истории регионализма в России (1905-1919 гг.) // Россия: идеи и люди. Вып.2. М., 1998. С. 243-253; Ее же. Сибирское областничество (1905-1919 гг.) // История. 1997. № 31.
[6] См.: Зорин В.Ю., Аманжолова Д.А., Кулешов С.В. Национальный вопрос в Государственных Думах России: опыт законотворчества. М., 1998; Исхаков С.М. Октябрьская революция и борьба мусульманских лидеров за власть в Поволжье и на Урале (октябрь 1917 г. – лето 1918 г.) // Отечественная история. 1999. № 1. С. 48-60; Тагиров И.Р. Очерки истории Татарстана и татарского народа (ХХ век). Казань, 1999 и др.
[7] Культурно-национальная автономия в истории России. Документальная антология. Т.1. Сибирь. 1917-1920. Томск, 1998.
[8] Волобуев О.В. К вопросу о классификации национальных партий // История национальных политических партий России. М., 1997. С. 285-289.
[9] Батунский М. Исламские проблемы в контексте российской политики и науки // Ислам и этническая мобилизация: национальные движения в тюркском мире. М., 1998. С. 199, 202, 204 – 205.
