Если завтра война,
Всколыхнется страна
От Кронштадта до Владивостока,
Всколыхнется страна
Велика и сильна
И врага разобьем мы жестоко,
Если завтра война,
Если враг подойдет,
Если черная сила нагрянет,
Как один человек,
Весь советский народ
За свободную Родину встанет…
Вторая мировая война, которая началась 1 сентября 1939 года с нападения нацистской Германии на Польшу, постепенно вовлекла в свою орбиту 61 государство, 80% населения земного шара. Огненный смерч пронесся над огромными пространствами Европы, Азии и Африки, захватив океанические просторы, достиг берегов Новой Земли и Аляски — на севере, Атлантического побережья — на западе, Курильских островов — на востоке, границ Египта, Индии и Австралии – на юге.
Главные события развернулись на советско-германском фронте. Ранним утром 22 июня 1941 года фашистская Германия и ее союзники обрушили на нашу страну невиданный в истории удар армии вторжения.
Началась Великая Отечественная война советского народа против гитлеровских захватчиков. Все народы Советского Союза мужественно защищали Родину. Сражались с фашистскими захватчиками на фронтах, работали на предприятиях, в совхозах и колхозах, на транспорте и в строительстве, люди достойно выполняли свой долг.
Не было в нашей стране семьи кого бы не коснулось это страшное событие, которое длилось 1418 дней и ночей.
Это было одно из тяжелейших испытаний, когда-либо пережитых страной. Решалась не только судьба государства, но и будущее мировой цивилизации. История не знает более чудовищных преступлений, чем те, которые совершили гитлеровцы. Фашистские орды превратили в руины десятки тысяч городов и деревень. Они убивали и истязали людей, не щадя женщин, детей, стариков.
Не обошло горе и моих родственников- бабушек, дедушек, их родных братьев и сестер.
Моя бабушка Перепонова Мария Дмитриевна родилась в Москве в 1921 году. В те годы во всех школах в старших классах преподавали санподготовку. Всех девочек учили делать уколы, обрабатывать и перевязывать раны, накладывать гипс. Уже тогда моя будущая бабушка решила посвятить всю свою жизнь медицине. Когда началась война, она закончила второй курс медицинского училища. Вспоминая, она рассказывает:
«…Летом нас мобилизовали работать в скорую помощь от института Склифосовского, поскольку всех фельдшеров отправили на фронт. Так как у меня, кроме стипендии, денег не было, я с удовольствием пошла работать. Нас там кормили, давали кипяток. У меня была машина и шофер; ни врача, ни санитара – только мы вдвоем. Ночные дежурства, бомбежки. Москву сильно бомбили. Как-то сидели, пережидали бомбежку во дворе Филатовской больницы. У меня была санитарная сумка, в которой были все лекарства, и которую я во время отдыха клала под голову вместо подушки. Объявили срочный выезд. Шофер побежал к машине, а я замешкалась, пытаясь в темноте найти свою сумку. Пока нашла, бегу к машине, а на её месте — воронка. Разве это не судьба? Меня, правда, тут же посадили в другую машину, и мы опять поехали.
Так я все лето и проработала. Осенью пошла в Бауманский РВК с просьбой отправить меня на фронт в санитарный батальон, но мне отказали, так как под Москвой шли сильные бои, немцы пытались прорваться к столице. Раненых было много. Битва под Москвой длилась в общей сложности с 30 сентября 1941 г. по 20 апреля 1942 г. и явилась к тому времени крупнейшей битвой во Второй мировой войне. И только тогда, когда немцев отбросили на запад от Москвы на 150-400 км и была ликвидирована угроза захвата Москвы, раненых в наш госпиталь стало поступать все меньше.
Я вновь пошла в РВК и мою просьбу удовлетворили, меня направили в большой эвакогоспиталь № 4557, там нас погрузили в товарные вагоны и отправили на Калининский фронт. Доехав до озера Селигер, мы маршем дошли в направлении на Нелидово, где располагался госпиталь. В то время все эвакогоспитали были профилированы. Наш специализировался на ранениях верхнего и нижнего поясов конечностей. Он развернулся в школе. Я была медсестрой. В операционную приходила раньше всех, готовила бинты, инструменты, кипятила воду, дезинфицировала. Иногда операции длились сутками подряд одна за другой. Оперировали опытные хирурги, а мы медсестры набирались опыта и знаний, что помогало нам в работе».
На мой вопрос: « Какой случай из твоей службы в госпитале тебе запомнился на всю жизнь?», бабушка продолжила свой рассказ:
«… Был у меня такой мальчик, Ваня. С передовой его привезли с уже загипсованной рукой. Он все время звал доктора и говорил: “Доктор, болит рука. Доктор, болит рука”. Мы сняли гипс, а там — земля и куски окровавленной шинели! Его загипсовали, даже не обработав рану! А уже газовая гангрена началась. Ампутировали ему руку высоко-высоко. Вообще, газовая гангрена давала больше всего смертельных исходов. Мы поначалу не знали, как с ней бороться; рука разбухнет — что делать, не понятно. Потом уже, после специального курса, где нас несколько дней учили, мы стали делать большие “лампасные” разрезы, на которые накладывали часто сменяемую повязку с марганцовкой. Был у меня капитан, он мне обязан своей ногой, у него было ранение бедра с переломом. Несмотря на это я настояла снять гипс и все время обрабатывать рану марганцовкой. Ногу спасли…»
Второй случай повлиял на дальнейшую судьбу моей бабушки, с которым она связала всю оставшуюся жизнь.
«… В госпитале приходилось часто тяжело раненым до или после операции делать переливание крови. Однажды после очередной операции во время переливания я держала квадратную бутылку, врач переливал. Немцы налетели, и бомба попала в крыльцо, но не разорвалась, а разрушила крышу. Что получилось? У нас на крыльце стоял ящик с перевязочными материалами и всякой всячиной. Буквально за полминуты до этого врач говорит: « Маша подай мне жгут», я только хочу пойти к ящикам, и входит профессор, которого прислали к нам в госпиталь для сложнейшей операции подполковнику. « Я подам ». Это были его последние слова. Его убило, а у меня оказалось всего лишь несколько царапин и легкая контузия. Когда меня подняли, я была вся в крови, но не в своей, а в той, которая была в бутылке. Врач и раненый боец не пострадали. Страшно вспомнить. Но кровь надо было обязательно перелить, так как боец мог погибнуть, он потерял много крови при ранении. Я не задумываясь предложила свою кровь, тогда я уже знала, что у меня редкая группа крови. Боец выжил».
Только бабушка при этом не добавила, но я уже знала, что этим бойцом был мой будущий дедушка.
Меня всегда интересовал вопрос: « А немца ты видела?»
«…Немца я видела один раз. В самом начале, в 1941 году, сбили самолет. Летчик был ранен и попал в плен. Был он, прямо, как мы их представляли. Рыжий, здоровый, очень высокий. Он был ранен в мочевой пузырь, и ему была необходима операция. У нас была замечательная женщина-хирург. Когда она пришла, он заявил: «Я не хочу, чтобы меня женщина оперировала!» Его сняли со стола, все равно другого хирурга нет. Надо было убить его и все. Немца привязали крепко к кровати. Все равно, он всю ночь рвался и ругался. Слава тебе Господи, он под утро умер…»
Дальше бабушка продолжила:
«… После окончания войны долго не могла привыкнуть к мирной жизни. Ночами снова и снова слышала взрывы снарядов, бомбежки, видела алую кровь. Просыпаюсь и все куда-то тороплюсь. – Удивляюсь, что выдюжила, перенесла и холод и голод, и все остальное — невыносимо тяжелое — на войне. Так что в Великой Победе есть частичка и моего боевого вклада».
После рассказа бабушки хочу продолжить несколько слов о том, что после войны бабушка и мой дедушка вернулись в свой родной город Москву. Бабушка еще в течение многих лет стояла на учете в Московской городской станции переливания, как донор с редкой группой крови. За что была награждена званием «Почетный донор Советского Союза».
Моя бабушка и дедушка принимали участие в Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, а на следующий день родился мой папа.
ВОСПОМИНАНИЯ МОЕЙ БАБУШКИ – НИНЫ ИАНОВНЫ:
«Когда началась война, мне было 15 лет, это были ужасные годы для нашей семьи. Жили мы в небольшой деревушке Ванчики, на Урале. Я была самая младшая в семье, всех мужчин из нашей деревни забрали на фронт остались только дети, женщины и старики. Нам было очень тяжело, семья большая, 8 человек надо было всех прокормить, а есть было нечего. Я днем работала на заводе, который находился в районе в 15 км от деревни, а ночью мы с другими детьми бегали в поле и собирали гнилую, проросшую картошку, чтобы хоть как-то прокормиться.
Еще я по утрам бегала в школу, которая работала в первые годы Войны. Там я варила чай для детей, которые продолжали учиться. Чай варила в огромном ведре из сухой травы, но мы все равно его пили, к чаю ничего не выдавали, некоторые приносили из дома хлеб. Потом школу закрыли, оставшиеся учителя ушли на фронт.
Когда работала на заводе, иногда ночевала прямо в цеху, до дома 15 км. Рабочий день начинался рано, опаздывать было нельзя. Потом сняла комнату у одной знакомой. А там… у нее был свой домашний «цех», вечером после работы к ней собирались подруги и вязали из шерсти носки, варежки и шарфы, затем целыми посылками отправляли на фронт бойцам. Вот в мою обязанность, как самой молодой, и входило отправлять на фронт посылки, квитанции тогда не выдавали, а давали расписки, их у меня много накопилось, но со временем бумага пожелтела и начала рассыпаться, пришлось выбросить. Так и работала всю войну. Днем у станка, а вечером за столом со спицами.
После войны получила медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
У меня были старшие сестры, одна из которых Валентина добровольно ушли на Войну, она была связисткой. Вторая сестра Зоя — она, как и я работала на заводе. Братья Иван, Николай, Павел, Петр, Степан были призваны в армию, но с фронта вернулись только Иван и Николай, на остальных семья получила похоронки.
ВОСПОМИНАНИЯ ВАЛЕНТИНЫ ИВАНОВНЫ:
«… Из деревни в город уехала рано, в 17 лет. Нас было много в семье, всех не прокормить…». Так начала свой рассказ бабушкина сестра Валентина.
… В Новосибирске меня и застала война. Туда было эвакуировано Воронежское училище связи, где нас обучали специальности радиста армейской связи.
На фронт попала только с третьей попытки. 1 января 1943 г. я была зачислена в роту связи 1156-го стрелкового полка 344-й дивизии 4-й Ударной армии. Дивизия формировалась в Казани, но служили люди разных национальностей, из всех республик. Сначала армия участвовала в освобождении Белоруссии в составе II и III Белорусских фронтов, потом – во II Прибалтийском. Освобождали Прибалтику, Восточную Пруссию. За Прибалтику были очень тяжелые бои, из трёх батальонов. Я была одна из немногих женщин, вокруг – офицеры, солдаты. Я очень чувствовала, как они меня берегли. Бывало, и подшучивали, но всегда защищали от опасности.
Бывало, достанут что-нибудь вкусненькое, — меня сначала угощают, ищут: «А где Валя?»
Однажды в блиндаже ночевали. Кроме меня – еще человек семь офицеров. И вот ночью просыпаюсь: мне жарко. Оказывается, они меня своими полушубками укрыли, чтоб не замёрзла. И уберегли.
В каких только заварушках не бывала, — а живой осталась. Помню однажды случай на болоте. Был проливной дождь. Преодолевая торфяную болотную жижу, мы упорно стремились вперед. Бывали минуты, когда человек не чувствовал опору под ногами и будто проваливался сквозь землю. Охватывал ужас: не верилось, что где-то неподалеку живут люди, растут деревья, есть суша, на которой строят дома… Но ближайший к тебе товарищ протягивал руку, помогал выбраться из бездонной трясины. Пробивались сами, протаскивали артиллерийские пушки и повозки со снарядами. Помогали друг другу. Тащившая по бездорожью тяжелейший груз лошадь, наконец, окончательно выдыхалась и останавливалась. И тогда бойцы сняли с повозки ящики со снарядами и понесли их дальше на своих плечах.
Какая тяжесть ложилась на плечи солдат!.. Люди буквально стонали от боли, но шли вперед. Неожиданно начался бой. Наша часть была буквально по колено в воде. Вдруг слышу команду: «Валя, включай рацию, телефонная связь не работает».
А рацию-то и поставить некуда — всюду грязь и вода. Кое-как каской немного разгребла грязь, вычерпала воду из окопа, села на корточки и поставила рацию себе на колени. Целые сутки шел бой, и все это время я, раз за разом передавала команды на огневые позиции артиллерийских батарей. Наблюдая за передним краем немцев, бойцы заметили в маленьком лесочке скопление немецких танков. Развернувшись в боевой строй, танки двинулись на нас. Позабыв про все опасности, я по рации спешно передавала координаты вражеских целей. Погиб санинструктор, и я начала перевязывать раненых батарейцев.
Наступил момент, когда почти все батарейцы оказались ранеными. У нас к тому же остался всего один ящик снарядов. И в это время на позицию батареи прорвался вражеский танк. Еще мгновение — и оставшиеся в живых солдаты и орудия окажутся под его гусеницами. И тут слышу крик лейтенанта Глазунова: «Валя, подтяни снаряд к орудию и срочно доложи по рации обстановку в штаб полка!» Подтащила тяжеленный снаряд.
Борис зарядил орудия и в упор поразил вражеский танк!
За этот бой меня наградили орденом Славы III степени.
После такого испытания я сильно заболела: все тело от переохлаждения и грязи покрылось фурункулами, особенно ноги. Боль была такова, что буквально шаг невозможно было сделать без слез. В госпитале пролежала почти месяц, после чего вернулась в свой стрелковый полк…»
Не женское это дело война. Бабушка Валя рассказала как до самого последнего дня Великой Отечественной войны, до полной и безоговорочной капитуляции Германии шли тяжелые изнурительные бои. Тем не менее, во всех боевых действиях с телефонным аппаратом и катушкой с кабелем, под ураганным огнем противника, ей приходилось перебираться от одного подразделения к другому, обеспечивая связь командования полка с батальонами. Причем главным способом перемещения было переползание. Сколько фронтовых километров мне пришлось измерить собственным животом, и не счесть!..
Сотни километров телефонного кабеля протянуто ею по нашей земле. А сколько неисправностей на линии довелось устранить? Даже приблизительно подсчитать невозможно.
За обеспечение бесперебойной связи в многочисленных боях летом 1944 года ее наградили медалью за отвагу.
А вскоре в ее фронтовой биографии случился такой эпизод. В одном из боев полковой командный пункт оказался плотно окруженным фашистами. Командир полка и его заместитель были ранены. Телефонная связь от многочисленных разрывов снарядов вышла из строя. Радисты пытались связаться с батальонами по радио, но ничего не получалось. Обстановка усложнялась с каждой минутой.
Призвав на помощь бойцов, она перетащила раненых (командира полка и его заместителя в том числе) в подвал, где оказала всем посильную медицинскую помощь. Не прерывая своих боевых обязанностей, продолжала ухаживать за ранеными, а также набивала автоматные диски патронами, готовя их к очередному бою. Под вечер сводный отряд, составленный из уцелевших бойцов и офицеров штаба полка, отбил вражеский натиск. Воспользовавшись паузой, она быстро эвакуировала раненых в госпиталь.
В этом же бою ранило и ее, и она тоже оказалась в госпитале. После выздоровления снова вернулась и узнала о том, что за спасение командира полка и его заместителя она награждена вторым орденом Славы III степени.
Свой боевой путь Валентина закончила в Германии. Домой в родную деревню вернулась в 1946 году.
ВОСПОМИНАНИЯ ЗОИ ИВАНОВНЫ:
«… Я родилась в деревне Ванчики на Урале в 1918 году.
С малых лет нас приучали к труду, если наши сверстники носились, как угорелые, то мы должны были сначала сделать дела. Ребятишки идут в школу, а я тащусь с подойником. Ходила корову доить. Даже с бидоном ездила на базар в район продавать молоко. Выросли в труде. С малых лет привыкли к спорту: лыжи, коньки, по деревьям лазили, а я как мальчишка, даже дралась. В лес я ходила одна, никогда не боялась. Трудное было детство, тяжелое. Голода не ощущала, еда такая — суп с картошкой, забеленной молоком, на второе: картошка или каша, вкусненькое редко, по праздникам только. Трудные были годы. Семья была большая 11 братьев и сестер. Проучилась только 2 класса, потом помогала дома матери по хозяйству. Замуж отдали рано. Вместе с мужем уехала в город Ижевск.
Когда началась война, мне исполнилось 23 года. Мужа забрали на фронт».
Сложившаяся к сороковым годам советская система была способна в кратчайшие сроки мобилизовать людей на выполнение самых сложных задач. Развернулась массовая переброска промышленных предприятий на Восток страны. С июля по ноябрь 1941 года в Сибирь, на Урал, в Среднюю Азию и Казахстан было переведено более 40% вооружений. Труженики тыла делали все для обеспечения непрерывного роста военного производства, снабжая армию всем необходимым.
«… Я пришла на военный завод № 297, так называемый завод минометного вооружения. На заводе совсем не осталось рабочей силы» — продолжала свой рассказ бабушка Зоя — «Всех мужчин забрали на фронт, в цехах остались только женщины. Смены по 12-14 часов, спали в цехах. Кормили нас сносно, да и никто на свою долю не жаловался, все понимали, что творится на фронтах и как необходима наша помощь. На смену матерям приходили подростки, которые работали наравне с взрослыми.
Осенью 1941 года до нас дошел слух, что молодые рабочие «Уралмаша» создали первые в стране комсомольско-молодежные бригады. У нас на всех участках военного производства началось соревнование молодых бригад под девизом «В труде как в бою». Члены бригады выполняли самые ответственные заказы фронта.
По законам военного времени уйти с завода было нельзя, однодневный прогул считался преступлением, и за него получали срок, без разбирательств причин прогула.
Так и проработала всю войну. Муж с фронта не вернулся, только прислал за все время три письма, в 1943 году получила похоронку со словами «Пал смертью храбрых»
Вот такое было время.
Уже после войны получила медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
ВОСПОМИНАНИЯ ИВАН ИВАНОВИЧА:
Старший из братьев бабушки Иван был призван в армию в сентябре месяце 1941 года и сразу попал на фронт. Осенью положение Советского союза было тяжелым.
Германская армия обладала существенным превосходством в живой силе и технике, к тому же на их стороне был фактор внезапности.
В конце сентября 1941 года 229 стрелковая дивизия, где служил Иван, принимала участие в обороне Киева, силы были не равными. Город был окружен. В плен попали около 650 тыс. человек и среди них Иван.
Его воспоминания занимают особую незабываемую часть всех рассказов о войне среди остальных наших родственников. Иван не любил вспоминать события, которые унесли жизни многих его друзей и очень сказались на его здоровье.
«…. После десятидневного пребывания за проволокой, где накапливали пленных из числа трехсот пятидесяти тысяч, нас погнали по шоссе на запад. В течение этих десяти дней нам не давали воды, пищи, мы находились под открытым небом. В тот год снег упал в начале октября, стояла холодная, промозглая погода. Здесь я впервые увидел, как здоровые мужчины умирают от голода.
На местах стоянок и на протяжении всего нашего пути оставались лежать тысячи умирающих от голода и холода, еще живых добивали автоматчики, упавшего толкнет конвоир ногой и в не успевшего подняться стреляет из автомата. Я с ужасом наблюдал, как доводили здоровых людей до состояния полного бессилия.
Нас погрузили в вагоны. Гнали к вагонам прикладами, толкая в спины. Толпа напирает, надо удержаться на двух наклонных досках, люди спотыкаются, падают, срываясь. Крики немцев: «Шнэль! Шнэль!», ругань полицаев. В вагон влез среди первых десятков, и мне удается занять выгодное место в углу. Но пленных все набивают и набивают в вагон. Я смог сесть, поджав под себя ноги, другим приходится стоять. Рядом, плотно прижавшись, друг к другу, сели два молодых бойца. У одного была сумка и бинтами, ватой и марганцем. Мы познакомились. Ребята оказались студентами Московского художественного института, на фронт пошли добровольно и служили санитарами. Куда нас везли неизвестно. Через несколько дней пути поезд остановился. Заскрипели засовы вагона, дверь распахнулась. Был приказа выйти из вагонов. Перед нами полуразрушенный вокзал, поезд на путях, нас привезли в Оршу, мы рады, что не в Германию. Нам пришла мысль просить, чтобы нас направили в госпиталь для раненых пленных. Объяснили часовому свою просьбу, тот окликнул полицейского и послал за врачом. Мы стояли и ждали, мимо нас тянулся поток обессиленных людей, шли, стараясь удержать расползающиеся ноги. Наконец пришел врач, тоже из военнопленных, на наше предложение он сказал, что у него не то, что санитаров — врачей больше, чем надо. Но вдруг, что-то вспомнив, предложил нам барак тяжелораненых. Мы с радостью согласились.
Полицейский повел нас через несколько огороженных проволокой зон к деревянному сараю.
Открыл нам здоровенный парень, он здесь состоял санитаром. Пропустив внутрь, сразу захлопнул дверь. В темноте мы ничего не различали, но в нос ударил смрадный запах гниющих тел. Мы прижались к дощатой стене, щели ее пропускали воздух и неясный свет. Санитар осматривал нас с нескрываемой враждебностью, я не мог понять его недовольства, наконец, он произнес:
— Спать здесь негде. Врачи сюда не заходят. А это все — смертники.
Потрясенные его жестокой откровенностью, он даже не понизил голоса, мы молчали.
— Они все равно обречены, — начал он снова. — Что же вы здесь делать будете?
Тут я решительно заявил:
— Делать будем все, чтобы облегчить людям их страдания, и вообще все, что в наших силах. Ночевать будем здесь, а завтра приступим к работе.
Санитар полез на свои нары в другом отсеке барака, а мы забрались вниз, под нары, в какую-то яму, еле поместившись в небольшом углублении, и кое-как улеглись.
Душно, но остроту запахов мы уже перестали ощущать, усталость брала свое. Закрыл глаза, и тут же замелькала мокрая, скользкая дорога и трупы, трупы, трупы… Неподвижно мы лежим в яме среди страдающих, бредящих, умирающих, несмотря на весь ужас, показалось даже уютно тут, мы согрелись, и постепенно нас охватила дремота. Наступило серое промозглое утро. Для работы нам нужна была вода, и я отправился на лагерную кухню. То, что я увидел на всю жизнь, осталось у меня в памяти. Сюда привозили трупы лошадей, собранные на дорогах, разрубали и бросали огромные куски в котлы с водой, затем мясо вынимали и резали на кусочки. Меня поразило, что лошадей привозили на двуколках, запряженных людьми. Набрав воды, я вернулся в барак. Большинство раненых было с первой перевязкой, сделанной на поле боя, забинтованная рана обматывалась сверху обмотками. Когда снимаешь повязку, делается дурно от запаха. Перевязки, которые я делал раненым, получались хорошо, я очищал рану марганцем и забинтовывал, вид свежего бинта вселял в раненых надежду на выздоровление. Мне пришлось даже произвести операцию, отрезать ножом остатки перебитой руки. Мой пациент потерял сознание, я дал ему понюхать нашатырный спирт и продолжал работу. Когда он увидел свою искалеченную руку забинтованной белоснежным бинтом, на его серых губах промелькнул отблеск улыбки.
На третий день наши запасы медикаментов кончились, чувствовал я себя плохо, от усталости, от моральных страданий; мне казалось, что я сам начинаю разлагаться, как мои раненые.
Однажды рано утром я проснулся от стука в дверь. Открыл. Передо мной стоял врач, направивший нас сюда. Он был удивлен нашей встрече, и мы оба обрадовались. Врачу удалось достать у немецкого начальника разрешение отобрать часть раненых, могущих идти своим ходом вместе с колонной пленных. Нас он тут же решил забрать как санитаров, сопровождающих раненых.
Тяжело вспоминать, как трудно было произвести отбор, каждый понимал, что оставаться в этом сарае — верная смерть, тянулись к нам руки, раненые уверяли, что чувствуют себя хорошо, старались изобразить бравое, даже веселое выражение лица — но я-то помнил, какие делал перевязки живота, раздробленных рук и ног, и понимал, каких нечеловеческих сил стоили им эти улыбки, а на этапе, при первом же падении и после толчка сапогом конвоира, если он не встанет, его тут же прикончат, и у тебя перевернется сердце — ты его отобрал идти, и сколько ни будешь убеждать себя, что все равно ему суждено было умереть, это не принесет облегчения.
Было холодно, моросил дождь со снегом, выстроенная колонна двинулась на Запад, перед моим мысленным взором разворачивались картины пережитого: вот я чищу раны, бинтую, вправляю кости, искаженные от боли лица… Лагерная кухня… Всплывает сцена расправы: кричит фельдфебель, что русские — свиньи, а они, немцы, — великая нация; неподвижно лежит распластанное тело, на голове и ногах его сидят два озверелых полицая, а третий бьет по этому содрогающемуся телу, фельдфебель отсчитывает удары. Когда я впервые услышал эти удары, я подумал, что выбивают матрасы; увидев своими глазами, от чего происходят эти звуки, каждый раз испытывал тошноту и сердцебиение — до того омерзительно было зрелище побоев; уж лучше смерть…Дорога, потом снова вагон, холодно в щели дует ветер. Мертвых становится все больше и больше. Их оттаскивают в конец вагона и уже не стесняясь стаскивают с них одежду, чтобы укрыться от холода.
Опять остановка. Заскрипели засовы. Мы выглядываем, нас привезли в Витебск, мы снова рады, что не в Германию. Кричат полицаи, помогающие немецким конвоирам, и бьют палками, если чуть замешкался человек.
Нас ведут в лагерь военнопленных, огромная территория которого обнесена несколькими рядами проволоки, вокруг вышки с пулеметами, охрана с собаками. Я иду как во сне. В Витебском лагере мы пробыли 3 дня. Один раз в день нас кормили какой- то баландой, давали воду, ночью можно было выспаться.
Счастье в Витебском лагере продолжалось недолго. Ранним утром нас опять построили и снова повели по искореженным улицам Витебска, мы уже знали, что нас отправляют в Германию…»
Да, шла война, не только физическое уничтожение грозило нам, фашизм старался уничтожить наше достоинство, веру во все лучшее, прекрасное.
Трудно было выжить в этом аду, но во сто крат труднее остаться человеком.
О тех ужасах, которые пришлось пережить в Германском плену, Иван Иванович вообще старался не вспоминать. Умер он после продолжительной болезни, которая преследовала его еще с немецких лагерей.
ВОСПОМИНАНИЯ НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА
«…Я учился в Ижевском артиллерийском училище на выпускном курсе. В воскресенье 22 июня был солнечный день. Мы с друзьями весело и радостно обсуждали, кто и где будет служить после завершения учебы. С хорошим настроением вышли на улицу и наткнулись на проезжавшую мимо легковую машину с большим плакатом — «Все на митинг на главную площадь города!»
Когда наша группа пришла на площадь, там уже было очень много народа. С трибуны с большим волнением говорили о вероломном нападении Германии на нашу страну. Бойкие ораторы энергично уверяли: война — ненадолго, мы фашистов «шапками закидаем»… Но этот оптимизм почему-то никто не разделял…
Я попал в запасной полк, находившийся в Ижевске. Все очень хотели как можно быстрее попасть на фронт, но в полку нас продолжали обучать тактике военного боя. В штабе полка на стене висел знаменитый по тем временам плакат «РОДИНА — МАТЬ ЗОВЕТ». Все ждали принятия присяги. Некоторые не выдерживали, сбегали самостоятельно на фронт без документов, кого отлавливали, считали дезертирами, кому удавалось уйти, те попадали в штрафной батальон. В декабре 1942 года нас перевели в город Чебаркуль Челябинской области. Здесь формировались боевые части для отправки на фронт. Условий быта — никаких, кормили впроголодь одной мерзлой капустой. Несмотря ни на какие невзгоды, все буквально рвались на фронт.
В феврале 1943 года наступил долгожданный день – нас зачислили в 1301-го полка 16-й артиллерийской дивизии. Разгрузку нашего эшелона произвели на станции Чернь, на границе Орловской области. С этого рубежа наша дивизия начала свой боевой путь на Белгородско-Харьковском направлении.
Под Кременчугом, сравнительно недалеко от Харькова, наш дивизион ночью вышел на указанный рубеж, окопался и хорошо замаскировался. Стали готовиться к наступлению. Но произошло нечто непредвиденное, … Налетели вражеские самолеты и сбросили бомбы прямо на нас. Загремели взрывы. Огонь был такой прицельный, что от дивизиона не осталось ни одной пушки. Много солдат было ранено и убито.
Что же случилось? Сначала командование решило, что началось наступление немцев. Однако налет на наш дивизион был, как сейчас говорят, точечным, предельно локальным. Это могло быть только в двух случаях: либо нас выследил вражеский лазутчик, либо (страшно было подумать об этом!) предатель или провокатор с нашей стороны выдал врагу сведения о месте расположения дивизиона. ЭТО БЫЛ НАШ ПЕРВЫЙ БОЙ НА ВОЙНЕ.
Дивизион сняли с передовой и отправили на переформирование и пополнение в город Умань Черкасской области. Вскоре наш дивизион вновь был в строю и отважно участвовал в боях за освобождение Румынии, Венгрии, Чехословакии и Австрии.
Особо запомнились кровавые схватки в ходе уличных боев в Будапеште. Наши орудия стояли на прямой наводке. И это в условиях, когда даже днем показаться на улице было смертельно опасным делом: вражеские снайперы били без промаха.
Так километр за километром, день за днем, бой за боем мы дошли до Берлина».
Домой Николай, Иванович вернулся с орденами и медалями, которыми не очень любит хвалиться, при этом говорит: «Все тогда воевали, но не всем повезло, кого-то убили, а кого-то наградили,- это не наши награды, а и тех, кого нет в живых, просто нам повезло немного больше, только душевная рана никогда не заживет».
Вот и закончились рассказы живых очевидцев трудно доставшейся нам победы.
Последние несколько лет ведется работа по изучению Великой Отечественной войны по документам архивов, которые стали более доступны. Выявляются новые имена. Награды находят своих героев.
История пережитой народом трагедии и достигнутой победы живет сегодня с нами. Она — источник боли и горечи, гордости и славы нашего народа.