Из истории организации образования в национальных регионах СССР (1920-1930-е гг.)

Аманжолова Д.А.

 

Подрастающее поколение в политике созидания нового человека и общества занимало центральное место. Через практически заново создаваемую для большинства народов страны систему образования и воспитания власть целенаправленно и методично формировала идеологически заданные критерии советскости – преданность проекту строительства коммунизма и правящей партии, атеизм, приоритет моральных ценностей над потребительскими и др. Эта политика по-разному вписывалась в архетипические черты традиционных культур народов СССР. Достижения и проблемы в развитии этнических меньшинств в этом отношении зримо демонстрируют амбивалентность большевистской программы и практики, сложность и противоречивость механизмов управления, а также собственно этнокультурных процессов модернизации советского общества.

По данным 1911 г. общее число населяющих Сибирь и Сахалин народов составляло 5627 тыс. чел. «Они представляют единственно наличных и единственно возможных обитателей северной тундры и непроходимой тайги. Они подвергают холодную и скудную пустыню всестороннему хозяйственному использованию. За тысячелетия своего существования они накопили огромный естественно-технический опыт. Только через них возможно использование бесчисленных естественных богатств Дальнего Сибирского Севра и вовлечение его в хозяйственный оборот РСФСР», — писал автор. «Туземные люди сами составляют главную часть богатства сибирской пустыни», — приводил один из руководителей утверждение известного исследователя народов региона В. Тан-Богораза. Между тем, положение малочисленных народов ухудшалось. Только за 1922 год некоторые племена сократились на 10%. Лишь 245 тыс. бурят, 243 тыс. якутов и 16 тыс. тунгусов «вошли в автономные республики и, следовательно, кое-как организовались, прочие же 5 млн. находятся в состоянии полнейшей административно-правовой дезорганизованности, подвергаются самым невероятным утеснениям и самой беспощадной эксплуатации и, по живописному выражению официального доклада Енгубисполкома Административной комиссии ВЦИК, “живут за пределами Конституции РСФСР”» [1, с.174].

20 июня 1924 г. был образован Комитет содействия северным народностям при Президиуме ВЦИК (председатель П.Г. Смидович). Культурные базы, создававшиеся Комитетом Севера при участии ученых-этнографов, должны были заниматься кочевыми группами и включать в свой состав только хозяйственные и культурные учреждения, минимальную социальную инфраструктуру. Однако единства взглядов по поводу целесообразности такого подхода не было. Высказывались сомнения, что подобная «охрана туземцев от денационализирующего влияния города – принцип чрезвычайно опасный, т.к. означает самозамыкание туземцев (хозяйственное и культурное), создание для них искусственной, изолированной от внешнего мира «среды» (своего рода «заповедника»). Спрашивается, — звучал далее вопрос, — не произойдет ли под флагом охраны «национальности» отсталых туземных племен от «денационализирующего влияния городов» «охрана» отсталого туземного хозяйства и отсталых социальных отношений от «разлагающего» влияния более высокого хозяйственного строя городов?»

К 1934 г. на огромной территории от Печоры до Берингова пролива и от Хатанги до Сахалина было создано 18 баз. Они включали школу-интернат с учебными мастерскими (принципы школьной организации на базах разработал Д.Т. Янович), медпункт (амбулатория, больница, аптека, баня, прачечная и дезокамера), дом народов Севера (общежитие, кухня, столовая, помещение для клубной работы, кино, радио и проекционный фонарь, зал со сценой для театральных постановок и вечеров самодеятельности). В школах 1-й ступени постепенно обучение переводилось на русский язык; в школах 2-й ступени, наряду с общеобразовательной подготовкой для детей до 14 лет, велась подготовка учителей, врачей, кооператоров и т.д. На культбазе работали также ветпункт, зоотехнический и агрономический пункты с лабораториями, теплицами и участками для сельхозработ), передвижные культурно-просветительные учреждения. На капитальные затраты и содержание культурных баз в 1931-1934 гг. из госбюджета РСФСР было выделено 13 млн. руб. Если в 1925/26 уч. году по всему Северу было 35 смешанных школ, то в 1933/34 – 338 начальных и смешанных школ, работали 113 медицинских учреждения, в т.ч. 53 больницы, почти в три раза увеличилось их ассигнование [3, с.9].

П.Г. Смидович реалистически оценивал трудности модернизации отсталых окраин, особенно связанные с этнокультурными процессами и взаимоотношениями разных ведомств. «На оконечностях Азии, на Таймыре и в других областях советской власти не существует», — признавал он на пленуме Комитета в 1928 г., а в Якутии «не соблюдаются даже самые элементарные интересы туземцев». Предвидел он и оборотную сторону предпринятой из-за недостатка средств организации интернатов для школьников: в них детей «не воспитывают в сознательном отношении к окружающей природе, не подготавливают к тому делу, которое им придется делать, они отрываются от своего чума, своего леса и получают лишь формальные знания». Говоря о подготовке студентов из ламутов и гольдов, он поделился своими впечатлениями: «У меня возникает сомнение, как они будут вести себя, когда вернутся в чумы с зубным порошком. Посмотрим, какие будут из них учителя, агрономы, врачи, …будут ли они иметь к делу товарищеский, советский подход?» [1, с. 176-177].

В 1926 г. на Дальнем Востоке работали 11 туземных школ: 1 гольдская, 3 гиляцких, 2 якутских и тунгусских, 1 орокская и 4 для народов Камчатки, на средства госбюджета было открыто 3 школы-интерната для орочей, гиляков и уличей, на о. Сахалин – для ороков и гиляков. На северном и арктическом циклах этнографо-географического факультета Ленинградского университета обучались 12 студентов: 3 изучали чукотский язык, 1 – корякский, 2 – самоедский и 6 тунгусский. При факультете по инициативе Комитета Севера открывался рабфак для представителей малочисленных народов региона.

За 1924-1926 гг. в РСФСР число школ для 26 малочисленных этносов выросло с 3 тыс. до 4200, но охват детей обучением был в два раза меньше, чем в среднем по России (30 и 60% соответственно). Число техникумов за то же время выросло с 32 до 45. К 1933 г. можно было подготовить 12 тыс. школьных работников для национальных меньшинств, тогда как требовалось 40 тыс. Школ 2-й ступени и семилеток для этих групп было 87 — в два раза меньше необходимого. «Поголовно во всех татарских, башкирских, казахских, вообще восточных деревнях наши школы находятся в частных домах, не приспособленных.., нет парт и другого…» [3, с.9; 2, с. 85].

Между тем, расширение обучения на родных языках нередко порождало новые трудности, поскольку дальнейшее образование в вузах и трудовую деятельность представители меньшинств должны были проходить уже на русском языке. В итоге «население ассимилируется, исходя из экономических и других соображений», — указывал участник одного из специальных совещаний по этому поводу. Звучали предложения дифференцировать характер работы: проводить подобные совещания по культурно близким группам. К тому же, участники были против абсолютизации лингвистического принципа в этнополитике. Секретарь Президиума ЦИК СССР А.С. Енукидзе в связи с вопросом о работе с меньшинствами признал: «Я должен прямо сказать, что к нему не подготовлены, что мы сами не сговорились об интересах соответствующего нацменьшинства и соответствующего государства». Главный способ решения проблемы Енукидзе видел в подъеме меньшинств до уровня большинства населения. Но «где у нас средства для этого, — задавался он вопросом. – Язык ведь это не средство для нас. Как будто наша цель – насаждать эти 150 языков. Мы брали только большие национальные объединения. …можно ли Казахстан поднять до уровня русской национальности без национального языка Казахстана. Нельзя, это было бы шовинизмом». То же самое касалось и других республик. Он предложил уточнить общую численность меньшинств в России, определить минимум компактно проживающих групп, степень их ассимиляции в языковом плане, не навязывать национальные языки, а проявлять дифференцированный подход, дабы не вызвать межэтнические конфликты. Так, вне Татарской республики татарам надо дать возможность учить свой язык по месту жительства, а вот для зырян такой необходимости нет, здесь следовало строить русские школы. Енукидзе выразил уверенность, что целый ряд языков будет исчезать, и «нам нечего жалеть об этом».

Глава Отдела национальностей ВЦИК С.А. Асфендиаров сделал важное уточнение: «Нацменьшинством считается такое меньшинство, которое говорит на своем родном языке». Поэтому он предлагал ограничиться созданием школ 1-й ступени на родных языках. Что касается национальных советов, то если есть националы, их следовало создавать, определив минимум для районов компактного проживания. «Любой казах скажет, что я лучше буду учиться русскому, чем своему языку, киргиз отдаст с удовольствием своего ребенка учиться русскому языку», — подтверждал он, как бы заочно выступая против будущего радикального этницизма времен распада СССР. Енукидзе поддержал его: при компактном расселении меньшинств обучение должно быть на родном языке, в случае дисперсного проживания – по желанию людей. Такой подход подтверждала ситуация в Воронежской губернии: в уездах с преобладанием украинского населения, близкого по уровню русским, делопроизводство и школы работали на русском языке. Там, где компактно жили горские армяне, требовались кадры, знающие их язык.

XIII Всероссийский съезд Советов 16 апреля 1927 г., рассмотрев проблемы народного просвещения, указал на необходимость «усиления развертывания» национальной сети школ не только посредством перевода преподавания на родные языки в уже существующих школах с русским языком обучения, но за счет строительства новых школ, а в районах с кочевым и полукочевым населением – школ-интернатов. 17-22 мая 1927 г. прошло Всероссийское совещание по всеобщему обучению среди национальных меньшинств. В нем участвовали работники губернских органов образования, ответственные за данное направление, заведующие местными «соцвосами», представители наркоматов просвещения и комиссии по делам нацменьшинств при ВЦИКе, национальных республик и областей. Решения совещания подразумевали расширение сети школ для групп меньшинств более быстрыми темпами в сравнении с русской школой, а также их ремонта и строительства. Основным методом обучения в школах 1-й ступени признавалось преподавание на родном языке. При этом обращалось внимание на улучшение преподавания русского языка во всех школах «в целях облегчения оканчивающим курс продолжения образования в русских школах повышенного типа, а также для участия их в общественно-политической жизни» [2, с.85-89]. Одновременно предлагались меры по облегчению поступления в педагогические учебные заведения представителей меньшинств, с выделением им общежитий и стипендий.

В Башкирии соотношение доли учащихся разных национальностей и общего числа соответствующих этнических групп к 1927/28 уч.г. достигло равновесия. Однако показатели вовлеченности детей из групп меньшинств в школы постоянно колебались, причем в школах 1-й ступени училось много переростков 12-15 лет, особенно в татарских и башкирских. В школах 2-й ступени эта проблема была еще чувствительнее: в 1927/28 уч.г. русские ученики составляли 12,7% обучающихся в начальных школах, татарские – 5,5%, башкирские – 4,3%, другие меньшинства – 8,4%. Однако средств для финансирования школ меньшинств было явно недостаточно. Как отмечал в 1926/27 уч.г. Оренбургский губернский отдел народного образования, «если… помещения общих школ, особенно городских, стали походить на довоенные, то здания татарских и казахских школ производили удручающее впечатление» [4].

В Киргизии меньшинства составляли 263281 чел., или 37% населения автономной области: 128400 из них были русские, 103895 – узбеки, 14300 – уйгуры-кашгары, 9820 – дунгане, 2900 – немцы, 1650 – татары, 1300 – сарты-калмыки, 970 – таджики, 1046 – китайцы. Культурно-просветительная база находилась в зачаточном состоянии.

 

Школы и культпросветучреждения Киргизии в 1927 г. [2, с.91]

Для меньшинств	Школ 1-й ступени	Школ ликбеза	Красных чайхан	Красных библиотек
узбеков	31	44	8	9
Татар	6	5	0	2
Уйгур-кашгарцев	6	6	4	5
Немцев	8	0	0	3
Сарт-калмыков	4	3	1	2
Дунган	3	2	1	2
чехов	—	—	0	1
евреев	—	—	0	1

 

В Джалалабадском и Ошском округах работали 2 музыкальных узбекских кружка. Вследствие неудовлетворительной базовой подготовки, несмотря на громадное стремление молодежи из групп меньшинств к образованию, использовалось лишь около 30% выделенных им для учебы мест. Даже направленные на обучение часто возвращались, поскольку не имели образования на уровне школ 2-й ступени и 7-летки. В 1927 г. в средние и высшие учебные заведения из области были командированы 18 русских, 16 татар, 5 узбеков, 22 уйгура, 20 дунган (18 из них вернулись), 3 сарта-калмыка и 1 таджик, всего 88 чел.

За 1924-1926 гг. в РСФСР было открыто 4215 школ 1-й ступени для нацменьшинств. Но если общий прирост школ в 1925/26 г. составил 14,7%, то для меньшинств – 7,5%, лишь 30-32% детей из этих групп (у некоторых даже 2-3%) учились в школах, что было в два раза меньше, чем в среднем по России. Для проведения всеобуча нацменьшинств требовалось 40 тыс. учителей, а имелось всего 10 тыс.; но 45 национальных техникумов и 7 отделений могли выпускать в год не более 1500 чел. Школ 7-леток и 2-й ступени для них насчитывалось только 86, поэтому выделенные в вузах для меньшинств места не использовались. На 3 тыс. студентов — представителей европейских этносов приходилось 1200 студентов из восточных регионов.

За 1926 г. центральные курсы переподготовки прошли 1510 учителей, на конференциях участвовали 238, в экскурсиях – 1190. 1230 чел. обучились на 41 курсе для политпросветработников, 75 – для дошкольных. При педвузах РСФСР работали 16 национальных отделений, в автономиях – 9. При смешанных рабфаках действовало 31 национальное отделение, были открыты 2 национальных рабфака и 51 национальная группа на других рабочих факультетах. Если в 1923 г. в вузах России обучались 3397 представителей «культурных» национальностей и 991 – «отсталых восточных», то в 1926 г. их число составило соответственно 3740 и 1283 чел. Увеличение обеспечивалось снижением требований при поступлении, бронированием мест и вовлечением женщин. По линии Наркомпроса в 12 автономных областей и 9 республик России денежные субсидии выросли с 10350 руб. в 1924/25 г. до 26690 в 1925/26, отправлено 154 и 162 библиотеки, 31 и 16 лекторов, курсы и экскурсии посетили 218 и 133 чел. из групп нацменьшинств соответственно.

Центральное издательство литературы народов страны выпустило 588 наименований изданий, главным образом учебной литературы, в т.ч. 51 тиражом в 630409 экземпляров на татарском языке, 125 тыс. на еврейском, 187 тыс. на мордовском, 63 тыс. на мокшанском.

В автономиях выше, чем в среднем по России, был рост финансирования и расход средств на душу населения. Так, в 1925/26 г. на народное образование рост расходов по РСФСР составил 43,1%, по автономиям – 45%, в здравоохранении – 45,9 и 57,4%, или 89 и 74 коп. на душу населения соответственно. Лучше остальных обстояло дело в Крымской АССР: на народное образование расходовалось 4,93 руб. в расчете на душу населения, на здравоохранение – 3,28 руб., а душевой доход достиг 21,88 руб. Самой отсталой была Казахская АССР. Здесь в 1925/26 г. на душу населения в образовании приходилось 1,07 руб., в здравоохранении – 39 коп., а доход – 3,42 руб. При этом государственные субсидии в Крыму выросли на 10,1% за год, в Казахстане – на 58,3% [2, с.89-92].

Апогей сталинизма, как известно, отмечен «окончательным решением национального вопроса». В 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О национальных школах», по которому признавалось вредным существование отдельных национальных школ на территории соответствующих республик. Они становились школами обычного типа. В целом этнополитика подчинялась доктрине создания однородных в социальном смысле «социалистических наций» трудящихся при непротиворечивом развитии каждой в едином государстве и их постепенном сближении. Сталинская схема иерархической этнонациональной структуры общества, таким образом, подкреплялась не только соответствующим государственным устройством, но и мощной организационной, финансовой, кадровой «подпиткой» системы образования и воспитания. Их развитие и изменение было согласованным, и по мере возвышения народов до уровня нации они должны были получать более высокий ранг в национально-государственной системе, а идеологическая гомогенизация сопровождаться этнокультурным многообразием.

 

Именно дети и молодежь стали главным объектом социальной инженерии, призванной сотворить человека нового мира – свободного от «частнособственнических инстинктов», преданного моральным ценностям социализма (труд на благо общества, светскость, интернационализм, образованность, равноправие), государству и коллективу. Этнокультурный компонент составлял важнейшую часть социальной политики государства, целенаправленно проводившего курс на формирование общесоветского единства, основанного на большевистской идеологии и подразумевавшего существенный подъем уровня социально-экономического, политического и культурного развития всех народов, обеспечение их равенства в соответствии с новыми «нормативами» прогресса как проявления социальной справедливости. Социалистический интернационализм на практике реализовался амбивалентно, и противоречия административно-командной, во многих направлениях принудительной модернизации не могли не породить драматические трансформации этнических культур.

Переформатирование общегражданской идентичности сочеталось с изменением элементов этнического самосознания, роли национальных языков, образования и художественного творчества, социальной структуры народов, их быта и гендерных отношений. Советское «негомогенное целое» отличалось мозаичностью социальных связей и взаимодействий, а классовый подход к гуманитарным правам человека, репрессии, насильственный характер коллективизации и культурная революция не могли не вызвать в определенной части этносообществ стойкое неприятие власти, советского государственного устройства и всего, что его воплощало. Но именно подрастающее поколение в минимальной степени оказывалось привязанным к традиционной культуре, а для вынужденных отрываться от семьи детей — представителей малочисленных народов, учившихся в школах-интернатах, серьезным последствием к тому же стала маргинализация [5].

 

Список литературы

1. Аманжолова Д.А. «Горячо живу и чувствую…». М.: Картуш, 2006. 224 с.
2. Аманжолова Д.А. Форматирование советскости. М.: Собрание, 2010. 248 с.
3. И.С. Нацменьшинства Дальне-Восточной области // Власть Советов. 1926. № 37. С.9-10.
4. Материалы к отчету правительства БАССР VIII съезду Советов Башкирии. Уфа, 1931. С. 176; Хозяйство Башкирии. 1929. № 8-9. С. 92-93; Директивы и постановления Советского правительства о народном образовании. Вып. 1. М.-Л., 1947. С. 109-111; Татары в Оренбургском крае. — Оренбург, 1996. С. 88.
5. См. также: Аманжолова Д.А. Советская этнокультурная политика и молодежь Евразии. 1920-1930-е гг. // Этносы и культуры Евразии: история и современность. Сборник материалов X Евразийского научного форума, прошедшего 11 октября 2013 г. в Евразийском национальном университете им. Л.Н. Гумилева. Т.1. Астана: Изд-во ЕНУ, 2013. С.71-76; Ее же. «Трудности перевода»: этнические меньшинства в образовательной политике советской власти (1920-1930-е гг.) // Государство и развитие образования в России XVIII-XX вв.: политика, институты, личности. Материалы XIII Всеросс. научно-практич. конф. Москва, РУДН, 14-15 мая 2009 г. М.: РУДН, 2009. С. 353-361; Ее же. Историческая память постсоветского общества и культура молодежи: проблемы преемственности и вызовы модернизации // История Казахстана: преподавание в школе. Алматы, 2012. № 2. С.2-4; Ее же. «…обслуживание национальных меньшинств оказалось … невероятно сложным». Советская этнополитика между идеологией и реальностью. Конец 1920-х – 1930-е гг. // Сервис в России и за рубежом. 2012. №5 (32). С.5-17; Джанджугазова Е.А. Туристское образование в контексте новых требований к формированию современного образовательного продукта высшей школы // Современные проблемы сервиса и туризма. 2012. № 3. С. 30-38.